Роза Марена

— Я съем салат. Обещаю. — Рози уже направлялась к старому, скрипучему лифту. — А если съем что-то еще, то испорчу полдюжины отличных дублей отрыжкой.

— Сегодня это вряд ли что изменит, — заметила Рода. — В четверть первого начнем, идет?

— Конечно, — ответила она. Пока лифт спускался на четыре этажа вниз, в вестибюль, последнее замечание Роды неотвязно вертелось у нее в голове: сегодня это вряд ли что изменит. Что, если у нее не получится лучше после полудня? Что, если они от семьдесят третьего дубля дойдут до восьмидесятого, а потом до сто-Бог-знает-какого? Что, если, когда она встретится завтра с мистером Леффертсом, он вместо того чтобы предложить контракт, сделает ей замечание, — что тогда?

Неожиданно она ощутила прилив ненависти к Норману. Этот приступ страха повлиял на нее, как удар между глаз каким-то тупым тяжелым предметом вроде обуха топора. Даже если Норман и не убивал мистера Слоуика, даже если Норман все еще остается дома, в том, другом временном поясе, он по-прежнему преследует ее, точь-в-точь как Петерсон преследовал бедняжку Альму Сант-Джордж. Он преследует Рози и в ее воображении.

Лифт остановился, и дверцы распахнулись. Рози вышла в вестибюль, и мужчина, стоявший возле стенда с планом здания, повернулся к ней. На его лице были написаны одновременно и надежда, и тревога. Это выражение делало его еще моложе, чем обычно… почти подростком.

— Привет, Рози, — сказал Билл.

9

Она испытала неожиданное и безотчетное желание убежать, причем сделать это до того, как он увидит, насколько ее потряс его приход. Его глаза поймали ее взгляд, и убежать стало невозможно.

Она снова увидела изумительные зеленоватые искорки в его глазах, похожие на солнечные зайчики в мелкой воде. Вместо того чтобы побежать к дверям вестибюля, она шагнула к нему, чувствуя одновременно и страх, и радость. Однако эти чувства заслонило всепоглощающее чувство облегчения.

— Я же говорила, чтобы вы держались от меня подальше, — произнесла она и услышала, как дрожит ее голос.

Он взял ее за руку. Она считала, что не должна позволять ему делать это, но не смогла помешать ему. Ее ладонь не смогла удержаться от того, чтобы не повернуться в его руке и не сжать его пальцы.

— Я знаю, что говорили, — просто сказал он, — но я не могу иначе, Рози.

Это испугало ее, она отпустила его руку и неуверенно взглянула на Билла. Никогда с ней не случалось ничего подобного, ничего, и она понятия не имела, как надо вести себя в таких случаях.

Он развел руки в стороны, вероятно, сделав этот жест лишь для того, чтобы подчеркнуть свою беспомощность. Именно в таком жесте нуждалось ее усталое, исполненное отчаяния и надежды сердце. Этот жест отмел все щепетильно-чопорные условности, которыми она пыталась отгородиться от него, и словно благословил ее. Рози почувствовала себя будто во сне. Когда он заключил ее в объятия, она прижалась лицом к его плечу и закрыла глаза. Его руки дотронулись до ее волос, которые она, не имея на то времени, не заплела в это утро в косу, а оставила распущенными по плечам, и она ощутила странное и восхитительное чувство воскресения после смерти. Словно она до этого долгие-долгие годы, как Белоснежка, надкусившая отравленное яблоко, спала смертным сном, но когда он нежно и бережно обнял ее, она проснулась. Только теперь она проснулась — проснулась по-настоящему и смотрела вокруг глазами, лишь начинающими видеть.

— Я рада, что ты пришел, — просто и с облегчением сказала она.

10

Они медленно шли на восток по Лэйк-драйв навстречу сильному теплому ветру. Когда Билл обнял ее, она слабо улыбнулась. Они находились в трех милях от озера, но Рози казалось, что она сможет пройти все расстояние до озера пешком, если только он будет вот так — нежно и бережно — обнимать ее. Весь путь до озера, а может, и весь путь через озеро, переступая с одного гребня волны на другой.

— Чему ты улыбаешься? — спросил он ее.

— Не знаю, — сказала она. — Наверное, потому, что я счастлива.

— Почему же ты так неприветливо встретила меня?