И тут ко мне подползла крамольная мысль. А в нашем ли бренном мире ее создавали? Уверена, что нет и еще раз нет! Эти ее теплые листы, словно кожа заключенного в страницы грешника, татуированного предложениями… Такое невозможно сделать!
Все представлялось более чем нереальным. Реальным был лишь страх — четкий, горячий, отвратительный.
— …раз книга и зеркало существуют, мы уже не можем утверждать, что тот мир полностью вымышлен и неосязаем, — продолжал вдохновенно размышлять Алик.
— А где сейчас книга? — после долгих раздумий спросила я.
— Либра упросила дать ей ее дочитать.
— Что? Либра была у тебя? Когда?
— Позавчера. Она пришла уже в двенадцатом часу, попросила разрешения переночевать в подвале. Я пустил ее в квартиру, а сам, так как был занят текстом, остался здесь. Вчера ближе к вечеру она ушла.
— Не сказала, куда?
— Я не интересовался. Сама понимаешь, мне было не до нее. А что?
— Да так, ничего. А когда она обещала вернуть книгу? И кому — мне или тебе?
— Сказала, что передаст через Лешку. Надеюсь, она ее не посеет. Клятвенно пообещала вернуть в ближайшее время.
— Так, у тебя ко мне все? Тогда я пошла, а то уже поздно.
— Я тебя провожу.
— Не надо. Сама доберусь.
Мне нужно было побыть одной, очухаться после всего увиденного и услышанного. Я надеялась, что завтра меня уже не будет так пугать найденное кротом объяснение-предположение происходящего.
Я небывало долго плелась до дома, не замечая ничего вокруг. Огни фонарей, подсветка рекламных вывесок, фары мелькающих машин сливались в цветные полосы. Яркие звезды, светящиеся тут и там голубые экраны мобильников и фонарики зажигалок показались мне непривычно чуждыми.
Едва не заблудившись, я вывалилась из раздумий и, вытащив ключи, увидела сидящую у моей двери Лизавету. Почему говорят: влюблена, как кошка? Иногда мне кажется, что им не ведомо, что значит любить. Лизавета, по крайне мере, выглядела бездушной стервой, тут же променявшей хозяйку на сытные полуфабрикаты.
Я открыла дверь, и Лизавета заскочила в прихожую. Я надела на Пешку ошейник, пристегнула поводок и отправилась на прогулку, снова погрузившись в размышления.
«Элпис», — повторяла я вначале пораженно, потом — раздраженно. А позже осознала, что произношу это слово с трепетным восхищением. Ужаснувшись тому, что будто зову ее, решила вернуться и немедля лечь спать. На следующий день после долгого сна все события блекнут и уже не воспринимаются так остро.
Так я и сделала, прежде позвонив Лешке и упросив его сообщить мне, когда к нему заглянет Либра.