ГЛАВА 3
На этот раз мой испытанный способ смягчать ощущения не сработал. Даже после долгого сна и дремы, продержавшей меня в кровати до полудня, вчерашний разговор с Аликом не стал бледнее. А досада от расставания с Либрой только окрепла.
Лет пять я почти каждый день пила кофе, но в этот полдень он мне впервые показался отвратительным пойлом. Я даже удивленно заглянула на дно чашки, выплеснув остатки в раковину. Может ли человек, пять лет пивший кофе, вдруг в один день взять и разлюбить этот напиток? Это все равно, что сразу бросить курить. Впрочем, неважно. О чем я думаю? Моя подруга, почти что сестра, на меня смертельно обиделась и ушла в неизвестном направлении, а я размышляю о своем пристрастии пить эту гадость! Зла не хватает!
Когда наводила в шкафчике порядок, наткнулась на макароны-ракушки. Как дура расплакалась, прижав к себе пакет и рассевшись на полу в кухне. Немного успокоившись, открыла холодильник и снова скривилась в гремучей смеси злости и раскаяния при виде карася, купленного Русалкой. Раньше она ненавидела возиться с разделкой и жаркой рыбы. Не припомню, чтобы она ее вообще когда-то любила.
Все, что мне напоминало о ней, кроме ее роскошного платья, я собрала в блюдо и отнесла тете Глаше. Та впервые встретила меня, как родную дочь. Затем, правда, сощурилась, поинтересовавшись, что это я вдруг подлизываюсь. Но узнав, что мне взамен ничего не нужно, осталась довольна. Все, Либра, коль меня больше нет в твоей жизни, то и тебя в моей останется по минимуму! Ну, это я, конечно, со зла да на саму себя. Либра продолжала сидеть во мне занозой. Мне никогда от нее не избавиться. Моя Русалка как в воду канула, ушла на дно, игнорируя все мои sms с извинениями.
После обеда я пошла в ближайший магазин за продуктами и картой, так как истратила на мольбы все единицы. Но не дошла, нечаянно завернув в «13 стульев». Молодой бармен Фарух улыбнулся и подмигнул, предложив новомодный напиток. Услышав о компонентах: горячий шоколад, взбитые сливки, ликер я передернула плечами и велела принести холодного лимонада. Мне хотелось вина, он это прекрасно понял, иначе могла бы купить бутылку колы и уйти. Наверняка он думал, что неказистая, спивающаяся бабенка дошла до ручки. Бухать среди дня в одиночестве! То есть, в компании самой себя.
— За счет заведения, — поставив передо мной высокий стакан с пепси, сказал Фарух, и снова подмигнул. Нервный тик подхватил, что ли? — А это лично от меня, — добавил он, сунув в пенящийся напиток пластиковую соломинку.
Мне хотелось спросить, с чего вдруг такая любезность, но я промолчала, увидев за соседним столиком Костю. Поздно было натягивать на нос козырек бейсболки. Он меня узнал и подошел, хоть я и уткнулась в стакан. Глядела в окно, прикинувшись невидимкой.
— Здравствуй, Надя, — сказал он, встав рядом, огромный, как башня.
— Привет! — лицемерно радостно откликнулась я, не поднимая головы. Закусив соломинку, с жутким бульканьем втянула пепси.
— Мы можем поговорить? О Либре, — спешно уточнил Костя, сев напротив.
Как же мне хотелось провалиться сквозь землю. Я ни разу не взглянула ему в лицо, якобы поджидая кого-то, выискивая глазами на безлюдной улице.
— Я хотел извиниться за случившееся.
— А что случилось? — прикидываясь, как обычно дурой, переспросила я.
— Ну… я о том недоразумении…
Вот козел двурогий! Значит, меня можно поцеловать только по недоразумению. Скажи еще, что это твоя вина, твоя ошибка, и т. д, и т. п, и е-пэ-рэ-сэ-тэ! В знак протеста его порыву сказать что-то еще, я дунула в трубочку, и побежавшие наверх стакана пузырьки сбили его с мысли. Наверное, напомнили о Русалке, залегшей на илистое дно обид.
— Ты знаешь, где сейчас Люба?
— Нет, она тактично отошла в сторону. Не желает меня больше знать. У меня теперь нет подруги. И кто бы мог подумать, из-за того самого
Вот так тебе, щелчком по лбу! В конце концов, это ты меня поцеловал, ты во всем виноват, а расхлебываем вместе. Это из-за тебя я мучаюсь совестью. Ты утешишься другой, а мне что делать? Либру никем не заменить.
— Она мне этого не простит, ведь так? — усмехнувшись, глядя в стол, спросил Костя, наверное, ожидая от меня утешений. — Знаю, что не простит.