— Значит, и ты туда же, — пробурчала Верка, взбалтывая безалкогольное пиво. Как они с Али пьют эту бурду? — Думала, хоть ты воздержишься.
— Ты же знаешь, мне твое счастье превыше всего! Не могу тебя представить с этим престарелым женишком. Со старикашкой! Двадцать пять лет разницы. Ты собираешься замуж или намереваешься записаться в сиделки до самой кончины нанимателя? У него сын — твой ровесник. Через пять-шесть лет ты на него без жалости или отвращения не взглянешь. Неужели ты этого не понимаешь?
— Он хороший человек. Он заботится обо мне и помогает всему моему семейству. И многого от меня не требует.
— Ну что же, тогда давай выпьем за ваше семейное благополучие и простимся. Ведь скоро ты отойдешь от всего этого. Никаких гонок на мотоциклах по ночному городу, сумасшедших пикников и посиделок в кафетериях. Ты будешь ездить на зеленом, как жаба, «Фольксвагене», поправлять тех, кто будет принимать твоего мужа за отца, и нянчиться с ребенком, которому его отец будет годиться в деды. А станет постарше, начнет стесняться своего старого родителя и врать дружкам, что это — его помешанный дедушка. Ах да, и еще говорить, что тот ничего не понимает в жизни.
Верка посмотрела на меня так, словно сомневалась, что перед ней ее подруга, желавшая им с Романом счастья. Искренне желавшая. Ничего не сказав, она всучила мне свое пиво и отправилась к остальным.
— За… зачем ты это сделала? — так и не уговорив вернуться Дашу, обиженно спросил дернувший меня за локоть Лешка. — Рехнулась со… совсем, что ли?
Да, я рехнулась. Однозначно и бесповоротно. Остается пенять на зеркало, на отражение девицы, живущей в книжном царстве. Я не властна над своими деяниями и мыслями. Я уже не принадлежу себе. Денька вечно все собирала по кусочкам. Я же яростно стремилась к разрушению. Потому увлекла за собой Лешку и заставила откликнуться на мой безмолвный приказ, перечеркнув десять лет дружбы.
Поработила, завладела, взяла свое.
Эх, видел бы Лешка вернувшуюся за ним Дашу-растеряшу! Да куда ему, он же был страшно занят упрямыми пуговицами моих шорт. Я сладостно улыбнулась, когда он прижал меня к дереву и принялся оторопело целовать в шею. Даша помотала головой, закрыла рот ладонью и убежала. Ох, как помчалась! Только каблуки засверкали. Настоящая газель… маршрутная газель…
Лешка был в шоке. Вряд ли понимал, что это происходит с нами наяву. Этот страх в широко распахнутых зрачках! Блаженный ужас от моего незнакомого смеха, которым я заливалась в его неуклюжих, скованно-нервозных объятьях! Секунды, как бусины, нанизанные на нить. Первая — ликую, вторая — ужасаюсь, третья — паникую, четвертая — сожалею. Наверное, я в какой-то момент потеряла сознание, прежде до крови оцарапав Лешке лицо. С трудом поборов сотрясающий конечности озноб, шатаясь и потирая виски, я побрела домой, даже не вспомнив, что до него — несколько километров. Мне смертельно хотелось плакать и молить о прощении. Лешку и его Дашу, Женьку и Верку, Либру и даже Романа, кого всяко выставила.
Меня догнал Женька и по одному моему виду понял, что произошло. Пришлось стыдливо потупиться и для верности шмыгнуть носом.
— Ну и дура же ты, Денька, — единственное, что он мне сказал, прежде чем я попросила его отвезти меня домой.
Он без слов выполнил мою просьбу, оставив у подъезда с тяжелым грузом раскаяния.
Всю ночь, зарывшись в подушки, я буду лить слезы, а позже забудусь крепким сном.
Меня разбудил звонок мобильного, брошенного на кровать. Дотянувшись до него, я увидела номер Лешки. Ответить мне не хватило духу. Следом пришло сообщение: «Либра у меня». Я кубарем слетела с кровати, впрыгнула в джинсы, натянула футболку и выскочила из дома. Знала, что это мой последний шанс. Но как же я не хотела попадаться Лешке на глаза! Теперь с месяц не смогу его видеть. И если бы не желание встретиться с Либрой…
Примчавшись к особнячку, где проходили все мероприятия разгульного направления, я остановилась, не решаясь войти во двор, хотя дверь в воротах и не была закрыта. Осталась ждать снаружи, привалившись спиной к забору. Либра появилась минуты через три. Шагнула на асфальтную аллею и, увидев меня, замерла. Гордо вскинув голову, собралась демонстративно пройти мимо, но я ухватила ее за локоть, заставив остановиться.
— Отпусти, — велела Либра, с презрением осмотрев мою заспанную морду.
— Я отпущу, отпущу, если ты скажешь, что нашей дружбе пришел конец. Что ничего не значащий для меня и Кости поцелуй смог так легко перечеркнуть все хорошее, что было. Клянусь, я больше никогда не побеспокою тебя ни визитом, ни звонком. Одно твое слово, и я кану в прошлое. Если ты уверена, что не пожелаешь меня больше видеть, я отстану.
Либра сжала губы и смотрела вдаль, повернувшись ко мне боком. Я внимательно ее разглядывала, словно не видела не три дня, а целый год. Как она изменилась за эти примерно шестьдесят пять часов! Эта ее горбинка на заострившейся переносице, коралловые губы, перламутровые ногти. Я потерла ладонь, на которой отпечатались бусины браслета, сковавшего ее запястье, и глянула на заколку, похожую на раковину устрицы. Несмотря на то, что она не желала больше знать своего Посейдона, от его подаренных серег не отказалась.
— Я не знаю, когда смогу тебя простить, — нарушила долгое молчание она. — Но я очень постараюсь.