– Вы удивитесь, товарищ Шульц, но связь есть. Туда-сюда через фронт шастают людишки, как есть шастают. Даже поезда ходят, вот до недавнего времени из Харькова в Елисаветинск ходили. Пока я не запретил безобразие это.
– Словно и нет никакой войны…
– Именно. Из Москвы до Киева добираются, до Одессы. В Крыму целый оркестр «бывших» собрался. И сеют у нас панику через засланцев своих, ведут агитацию, ведут умно, ничего не скажешь, – мол, без царя не стоять России, царь землю и волю даёт, да по закону, и чтобы свобода торговли, и всё такое прочее. Да и деньги у них, сволочей, водятся – золотишко-то вывезти успели, проклятые. В мариупольский порт, разведка доносит, корабли заходят, с товарами, со снаряжением…
– Где же закупают?
– Да где могут! Старая-то Европа, она на самом деле за нас. Им, видать, царь-государь надоел хуже горькой редьки. Потому, как сообщают, оружие приходит из Италии, из Испании… этим вообще всё равно, кому продавать, лишь бы платили. Но это всё, товарищи, высокие материи, а нам пока что надо фронт удержать. Поэтому разворачивайте дивизию здесь, в Изюме. Будете моей «пожарной командой». «Беляки» хорошо используют железные дороги, держат резервы на узловых станциях, быстро перебрасывают куда нужно; вот и нам не худо бы поучиться…
Уточнив и выяснив всё, что требовалось, комиссар с Ириной Ивановной уже направились было к дверям, но тут Сиверс произнёс им вслед негромко:
– А директивку-то о расказачивании мы в действие приведём, ох, приведём… не понравится нагаечникам она, ох, не понравится, да!..
Ирина Ивановна обернулась было, но комиссар с неожиданной решимостью ухватил её за локоть.
– Директивы, само собой, надо исполнять.
– Не сомневаюсь, что ваша дивизия примет в этом самое деятельное участие, – усмехнулся Сиверс.
Ирина Ивановна зажмурилась.
Маленький уездный Изюм, городок на восемнадцать тысяч жителей, живший тихо и незаметно, теперь кипел. По железной дороге с севера шли эшелон за эшелоном; Рудольф Сиверс железной рукой наводил порядок в красных частях, не останавливаясь перед расстрелом «трусов и паникёров».
Прибывали подкрепления уже и из самой Москвы: рабочие полки с заводов Первопрестольной, из других мест, не исключая и саму столицу. К востоку от линии фронта, в области Войска Донского, красные войска занимали станицу за станицей; казаки настроены были в общем благожелательно или, во всяком случае, нейтрально.
На самом фронте белые безуспешно попытались взять Старобельск, но туда была своевременно переброшена 44-я дивизия, штурм захлебнулся, а при попытке конницы Улагая обойти город с востока на неё, в свою очередь, навалились два казачьих полка. «Низовские» и «верховые» затеяли переговоры и митинги, без обиняков заявив офицерам, что, дескать, сами разберутся. Улагаю ничего не осталось, как отойти к главным силам.
Обе стороны пытались обойти фланги друг друга, растянутый фронт белых на западе, подле Екатеринослава, так и манил нанести там рассекающий удар, и Сиверс решил рискнуть. 41-я, 42-я и 12-я дивизии были, елико возможно, пополнены, скрытно посажены в эшелоны и двинуты к Лозовой.
Десять тысяч штыков и сабель, почти сотня орудий, полдюжины бронепоездов были серьёзной силой. Разведка доносила, что фронт там у «беляков» с разрывами, занимают они только крупные сёла, никаких сплошных траншей с окопами, как в Донбассе, нет и в помине.
Под утро, пока ещё не истала январская ночь, красные перешли в наступление – без выстрелов, ориентируясь по разведённым в тылу большим кострам: если направление атаки оставалось правильным, костры створились, сливаясь в один.
Красная конница обтекала спящие сёла, не встречая никакого сопротивления. Никто по ним не стрелял, и командиры прорывавшихся дивизий осмелели.
Двумя колоннами они двигались прямо на юг, кавалерия прошла полтора десятка вёрст, обогнав пехоту.
Головы обеих колонн слились на просторном, обширном открытом поле. Зимний рассвет наступал медленно, словно нехотя, но настрой у сотен людей в сёдлах был приподнятым – наступление шло успешно, без потерь, противник явно не то что «захвачен врасплох», а попросту не подозревает о происходящем.