– Он, может, и поп, а дети его чем виноваты? Они родителей не выбирали, Сергеев! Оставь их в покое. Победим, тогда и станем с попами разбираться.
Сергеев, мрачный жилистый комполка, коренной харьковский рабочий, только скривился.
– Ты, начдив, поповье отродье тут не жалей. Контры они все, от мала до велика, я их семя поганое ненавижу, последние соки из народа тянули…
– Ты, Илья Ильич, грамоте где учился? – негромко спросила Ирина Ивановна.
– Где надо, – огрызнулся Сергеев.
– Не «где надо», а в церковно-приходской школе. Двухклассной. У попа. Четыре года отучился, получил похвальный лист. Из рук попа. С листом этим поступил в начальное училище при Императорском техническом обществе. Окончил, стал учеником на паровозном заводе, потом станочником, а потом и мастером. Верно я говорю, товарищ Сергеев?
– Верно, – пробурчал тот. – Вижу, начдив, баба твоя в моём деле рылась?
Миг – и в лицо Сергееву уставилось чёрное дуло «браунинга».
– Баба, значит? – спокойно спросила Ирина Ивановна. – Врёшь, Сергеев. Сам знаешь, что врёшь, а всё равно. Ну, скажи ещё что-нибудь, чтобы я тебя могла без зазрения совести продырявить и в госпиталь отправить – отдохнуть и подумать над своим поведением.
– Зря ты так, Илья Ильич, – поддержал неожиданно товарища Шульц другой командир харьковского полка, немолодой, дородный и усатый Степан Петренко. – Ирина Ивановна товарищ правильный. Всё у неё в порядке, за всем доглядывает. Если б не она, выехали б мы из Харькова голозадыми, потому что интенданты ничего выдавать не хотели.
Насупленный Сергеев сидел злой, как чёрт.
– Вот что, товарищ комполка, – вдруг ровным голосом сказал Жадов, – за нарушение дисциплины я тебя от командования отстраняю. Пойдёшь в ротные. Себя проявишь, поймёшь, что к чему, – поглядим тогда.
Сергеев дёрнулся, как от удара, рука его метнулась было к «нагану»… и замерла.
– Не дури, Илья Ильич, – заметила Ирина Ивановна. – И, надеюсь, все поймут, что никаких «баб» – чьих бы то ни было! – тут нет. А есть начштаба-15, в звании комполка[33], четыре кубаря, как и у тебя. – Ирину Ивановну и впрямь повысили – совсем недавно, едва они с Жадовым оказались на фронте, ибо начштаба целой дивизии быть на должности командира батальона никак не могла. – Так что давай-ка прекратим дуться, сердиться, а будем думать, как действовать дальше.
– Держать Лозовую надо. – Жадов вглядывался в карту.
– Именно. Мне не нравится это поспешное бегство белых. Слишком уж похоже на заманивание в огневой мешок, что они один раз уже успешно тут проделали.
– Осторожничаете, товарищ начальник штаба, – буркнул обиженный Сергеев. – А я так скажу – драпанули золотопогонники, поняли, что на шару нас не взять, а мы им вот-вот за спины зайдём. Наступать надо. Лозовую они оставили, да недалеко ушли. Гнать их надо, покуда можем! Наших, что драпанули, тоже в чувство привести – и вперёд!
– Дерзок ты, Илья Ильич, прямо-таки античный герой Македонский, – усмехнулся Жадов.
– А вот ругаться тут буржуйскими словами нечего, товарищ комдив, – пуще прежнего разошёлся Сергеев.
– Дурья башка, Александр Македонский – великий полководец был, от Греции до Индии с небольшим войском прошёл, всех победил, всё покорил. Вот и ты у нас такой же. Куда ты полезешь дуром? С пехотой на конницу? Ну и обойдут тебя, и изрубят со спины.