Двери в полночь

Борменталь и Оскар, пораженные, переглянулись.

— Ты не говорил… — начал было оборотень, но Шеф резко оборвал его:

— А что, ты решил бы, пусть лучше умирает?! Видел бы ты себя тогда!

Скорее вернулся бы Шеф. Рядом с ним было как-то… спокойнее.

Оскар, на мгновение вспыхнув, опустил голову:

— Я не знал, что мое решение выльется в то, что я несу ответственность за ее жизнь.

Шеф смотрел в белесое, заложенное облаками небо.

— Скорее, теперь уже я, — он вздохнул и прикрыл усталые глаза.

Почему его до сих пор нет? Куда он опять делся?

Оскар, не поднимая головы, тихо произнес:

— Знаешь, все-таки стоило сказать ей правду.

— О чем?! — взорвался Шеф. — О том, что по моей воле она, возможно — только возможно, но все же, — полностью утратит свою личность и будет целиком подвластна моим желаниям?!

Он замолчал, разгневанно глядя на своих собеседников. Крылья носа его подрагивали Борменталь и Оскар переглянулись.

— Скажите ей, Шеферель…

— Хотя бы сейчас, — кивнул Оскар.

Я дремала, завернувшись в плед. Дверь внезапно открылась и, не зажигая света, в кабинет вошел Шеферель. Будто не замечая меня, он прошел вперед, перегнулся через стол, доставая графин с виски, и кинул в бокал несколько кубиков льда. Наполнил, сделал глоток, прислонившись спиной к столу. Он смотрел куда-то вперед, в пустоту.

— Шеф?

Шеферель глубоко вздохнул, подхватил двумя пальцами графин за горлышко и направился ко мне. Я встревоженно вглядывалась в его лицо, не понимая, что происходит. Видеть его таким мне приходилось только один раз — когда он рассказывал о своей ученице, потерянной в Нижнем Городе.

Он опустился на корточки перед креслом, тихо стукнув графином об пол.

— Шеф, что случилось?! — Я подалась вперед, садясь. Сон гнал в глухой туман забытья, но волнение за Шефереля было сильнее.