Мудрость толпы

– Банкир ссужал мельника деньгами, – ревел Суорбрек, – чтобы тот подмешивал в муку мел и прочую дрянь, а пекарь потом продавал хлеб по взвинченным ценам, вызывая голод и раздоры, – и все это в рамках стирийского заговора, призванного манипулировать нашими рынками и подорвать доверие к Великой Перемене!

Вопли ужаса с переполненных публичных галерей. Ропот недовольства со скамей представителей. Орсо подумал о том, каким образом были выбраны обвиняемые. Какой кошмарный бросок костей переместил их за невидимую линию, отделяющую народ от врагов народа? «Гражданин Брок, – заметил Орсо, – хранил осторожное молчание». Молодой Лев развил тонкое чутье на то, когда следует говорить, а когда не стоит. Что следует говорить, а о чем лучше умолчать.

Поистине, дело зашло далеко, если можно желать обладать здравомыслием Молодого Льва, а не только его женой… Орсо нахмурился. Неужели он действительно это подумал?

– Я не знаю этих людей! – выла стирийка, ломая руки. – Я вижу их впервые в жизни!

Орсо поморщился, услышав ее отчетливый акцент, немедленно привлекший глумливые выкрики сверху. Любой намек на отличие возбуждал подозрение. «Будь бдителен!» – призывал огромный лозунг, высеченный в стене буквами в два человеческих роста. «Свобода значит Наказание!» – ревел другой потеками красной краски. «Заговоры повсюду!» Гуркские едоки, посланные пророком Кхалюлем, чтобы девальвировать монетную систему. Ухищрения Старой Империи, стремящейся ослабить Народную Армию и аннексировать Ближние Территории. Интриги стирийцев, подсылающих зараженных шлюх ради распространенния половых заболеваний. Даже Инглия, Старикланд и Вестпорт были теперь рассадниками регресса, роялизма и измены делу Великой Перемены.

Орсо, весьма близко знакомый с вопросами управления государством, подозревал, что гораздо более вероятными объяснениями его недостатков были мелочное себялюбие, некомпетентность и неудачное стечение обстоятельств, нежели запутанные сети злокозненных замыслов, тянущиеся через весь Земной Круг. Но, с другой стороны, такие объяснения приносили гораздо меньше удовлетворения. Ему бы даже хотелось, чтобы некоторые из этих диких теорий оказались правдой. Если бы в стране имелась хотя бы половина того количества тайных монархистов, какое тут предполагалось, он бы вообще не был низложен. Сидел бы себе вот в этом золоченом кресле, возглавляя собственную, более мягкую форму вопиюще несправедливого правительства. Коронованная марионетка, которой Байяз потрясал перед людьми, другой рукой обирая их карманы. Благостно улыбающаяся фигура на носу корабля, команду которого составляли безжалостные палачи, наподобие Костлявого, своекорыстные казнокрады, наподобие лорда Ишера, и жестокие животные, наподобие лорда Веттерланта.

Орсо поморщился и потер рукой переносицу.

Суорбрек начал с пекаря. Это был круглолицый человек – а значит, он был виновен в том, что хорошо питается. Кроме того, он обильно потел – а значит, был виновен в том, что ему тепло. И то и другое считалось за смертный грех в эту жестокую зиму Великой Перемены.

– Я был пекарем двадцать лет, – объяснял он. – И мой отец был пекарем.

– Толстосумы! – завопил кто-то.

– На башню его!

– На башню всю их шайку!

Стирийка сжимала свое лицо в ладонях, словно хотела его раздавить.

– Пощады! – всхлипывала она. – Пощады!

Суд не был полностью лишен милосердия. Судья представляла собой голос толпы. Она была их горьким гневом, их завистью и алчностью, но она же воплощала и их сентиментальную готовность прощать. Бывали моменты, когда общее настроение вдруг изменялось, тронутое каким-нибудь красноречивым стариком или невинной молодой женщиной, и тогда у Судьи сперва начинал морщиться подбородок, потом ее нижняя губа принималась дрожать, а черные глаза наполнялись слезами. Порой она выпрыгивала из-за Высокого стола, целовала обвиняемых и прижимала их головы к своей ржавой кирасе. После этого их обнимали плачущие стражники, и они, сопровождаемые аплодисментами, выходили из зала, а публика распевала песни и скандировала лозунги – свободные граждане и гражданки, более не враги!

Возможно, Судье нравилось видеть надежду в глазах обвиняемых, чтобы можно было ее потом раздавить. Возможно, она действительно верила, что делает нужную работу, и радовалась справедливо оправданным не меньше, чем справедливо обвиненным. Возможно (несомненно, самая ужасная возможность из всех), она действительно делала нужную работу, просто Орсо почему-то не понимал, что это правильно.

Пекарь пытался защищаться – но как доказать ложность того, что выглядит явным абсурдом?

– Я назначал самые низкие цены, какие только мог, чтобы не прогореть! Но цены на муку так возросли…

– Ага! И здесь мы переходим к тебе! – вскричал Суорбрек, обращаясь к мельнику.

Костлявый и угрюмый, тот имел привычку остро поглядывать из-под бровей, которая сейчас совсем не играла ему на руку.