Мудрость толпы

22
18
20
22
24
26
28
30

– В точности так, как вы это сделали в «Любимице трущоб». Ваша лучшая работа, кстати.

На губах Суорбрека появилась тень улыбки.

– Вы в самом деле так считаете?

– Лучший кусок дерьма в сточной канаве, – проворчала Вик, заставив его снова съежиться.

– Вы осыплете меня похвалами, – сказала Савин.

– О, ваша светлость, я пролью на вас дождь комплиментов! Я отполирую вашу легенду так, что она станет сиять! Я вознесу вас на трон славословий! Избавительница народа! Мать нации! И вас, и ваших детей… – всхлипывая, продолжал Суорбрек. – И вашего благородного мужа…

– Моих детей – да. Мой муж и сам достаточно себя хвалит.

– Вы уверены, что не хотите вздернуть этого мерзавца? – спросила Вик.

По-видимому, в мире было не больше справедливости, чем в дни, когда Судья заседала в Народном Суде. С другой стороны, справедливости в мире всегда недоставало. Кому и знать, как не ей, у которой украли годы ее жизни за преступления, совершенные другими?

Леди-регент внимательно поглядела на нее.

– Вы много лет работали на моего отца. Вам следовало бы научиться не вздергивать то, что еще может пригодиться.

Она сузила глаза, глядя на Суорбрека.

– А вам я предлагаю вернуться к своему прессу и не давать ему ни минуты передышки! Вы теперь живете ради того, чтобы люди меня любили. И проживете ровно столько времени, сколько сможете быть для меня полезным. – Савин встала, глядя сверху вниз на всхлипывающего бывшего обвинителя. – Ни мгновением дольше.

Море власти

– Добро пожаловать! Добро пожаловать на это чрезвычайное общее заседание Солярного общества Адуи!

Карнсбик, блистательный в своем вышитом пылающими солнцами жилете, широко раскинул руки, сияя улыбкой. Аплодисменты были поистине громовыми. Весь долго сдерживаемый ужас и смятение последних месяцев нашли свой выход в излиянии радости и облегчения.

– С искренней благодарностью к нашей ослепительнейшей покровительнице, ее светлости леди-регенту и матери короля, Савин дан Брок! – Карнсбик смиренно склонил голову в направлении ложи, где сидела Савин, и та опустила веер, чтобы одарить его кивком и улыбкой.

По аудитории прошла волна: все лица поворачивались в ее направлении. Овации зазвучали, если это было возможно, еще громче. Ее улыбка засияла, если это было возможно, еще шире. Слышались радостные возгласы, восхищенные ахи. «Мать нации!» – прокричал кто-то.

Савин нравилось думать, что она изменилась. И действительно, в ней мало оставалось от той женщины, что сидела в этой же ложе два года назад, ревниво впитывая преклонение толпы. Однако кому же не понравится, когда ему хлопают? Она послала Карнсбику воздушный поцелуй. Возможно, это было сентиментально и глупо – но, кажется, сентиментальные глупости входили теперь в моду.

– Сколь многое было безрассудно разрушено! – воскликнул Карнсбик, когда хлопки понемногу затихли. – Каждому из здесь присутствующих довелось потерять друзей! Коллег, партнеров, родственников…