Мудрость толпы

22
18
20
22
24
26
28
30

– В чем дело? – окликнул Танни перепачканного углем старика на барже впереди них.

– Обыскивают все суда, выходящие из города.

– И чего ищут?

– Будь я проклят, если знаю. – Старик сплюнул через борт в воду. – Гребаные инглийцы, они еще хуже, чем гребаные сжигатели.

– И гораздо организованнее.

Танни спрыгнул с баржи на прибрежную тропу и протянул руку, чтобы помочь Орсо перебраться.

– Нам пора.

– Вот как? Ты сомневаешься, что я смогу сойти за простого речного жителя?

Танни и Хильди смерили его выразительными взглядами. Лодочники, если на то пошло, тоже смотрели в их сторону. А также люди на соседних баржах – и в их глазах было гораздо меньше дружелюбия, чем прежде. Орсо подумал, на какую награду кто-нибудь из них сможет рассчитывать за то, что его выдаст.

– Нет, – признал он, неловко перебираясь через борт. – Пожалуй, это маловероятно.

В кои-то веки он был рад пелене смога. Они двинулись прочь от канала; в сумраке звук их шагов звучал приглушенно. Танни покачал головой:

– Брок укрепляет свою власть над городом.

– У каждых ворот стояло по две дюжины инглийцев еще до того, как вы сбежали, – сказала Хильди, оглядываясь через плечо и ускоряя шаг. – Теперь их будет еще больше.

Орсо натянул на себя вонючий брезент, зарываясь в глубь импровизированного капюшона.

– М-да, кажется, я несколько поторопился строить планы своего ухода на покой.

Ничего хорошего

Солнце только что взошло, когда Броуд закончил последние приготовления. Передвинул тарелки на сушилке – Лидди всегда восхищалась такими тарелками. Поправил цветы в вазе. Единственное, что он знал о цветах, – это что они появляются весной и что Май их любит. Потом он снял свои стекляшки, протер их и насадил обратно на переносицу и встал, хмуро глядя вокруг.

После того, как он почти год провел без семьи – черный год, когда он с каждым днем все больше и больше тонул в крови, – можно было бы подумать, что ему будет не терпеться увидеть своих любимых людей, что он будет ждать стука в дверь с такой широкой улыбкой, что могут треснуть щеки. Однако Броуд стоял неподвижно, словно приговоренный, ожидающий, когда его поведут к виселице, и улыбался примерно столько же. Было время, когда он не боялся ничего. Теперь он не знал ничего, кроме страха. Он даже толком не знал, чего боится. Самого себя, может быть.

Проклятье, как хотелось выпить! Самую малость. Один глоточек. Просто чтоб немного сгладить острые углы мира вокруг. Рассеять воспоминания о сделанном… Но он обещал – никаких проблем. А для него проблемы скрывались на донышке каждой бутылки.

Когда он посмотрел на дверь, по которой двигались пятнистые тени от залитых солнцем, колышущихся под ветерком деревьев за окном, у него возникло странное желание – выйти и больше не возвращаться. Появилась странная мысль – что он здесь больше не свой, среди этого тепла и безопасности. После всего, что он видел. После всего, что сделал. Что, если любой, кто окажется здесь рядом с ним, тоже никогда не будет свободен от этого?