Хорошие времена
В воздухе наконец потеплело, и Савин, которой после жестоких морозов и бесконечной оттепели не терпелось поскорее открыть двери дворца, решила устроить прием во вновь зацветающем саду. Весна, в конце концов, – это время начать все заново, столь остро необходимая возможность залечить раны. Еще не зарубцевавшиеся раны, нанесенные Великой Переменой, и более свежие, до сих пор сочащиеся кровью.
Однако вечер оказался далеко не таким мягким, как она надеялась; на ее обнаженных руках проступила гусиная кожа, заставляя вспомнить только что минувшие зимние холода. Кто-то из гостей слишком быстро напился, и его грубый гогот имел неприятное сходство с криками мятежников на площади Маршалов. Отблески факелов на доспехах многочисленных стражников наводили на мысли о языках пламени, вздымавшихся в небо над горящим Народным Судом. Ей хотелось скрыться в своих покоях, запереть все двери и прижать к себе своих детей. Однако Савин и без того слишком долго скрывалась. Так что вместо этого она расправила плечи, прищелкнула пальцами, чтобы Зури передала ей коробочку, и взяла еще одну понюшку жемчужной пыли.
Савин далеко не единственная чувствовала себя нервозно. Ее гостями были те, кому хватило удачливости, смекалки или подлости, чтобы пережить беснующиеся толпы, хаос, царивший при Ризинау, резню, устроенную Судьей. Теперь, после кратчайшего периода головокружительного облегчения, они начинали беспокоиться, не попадут ли в результате под чистку, устроенную их новым лордом-регентом.
Лео явно был не в настроении залечивать раны. Он стоял, как обычно, мрачный и отстраненный, как обычно, в окружении инглийцев, как обычно, не желая сесть. Еще в день падения режима Судьи он сразу же взял Адую в крепкие тиски, но после побега Орсо он, с помощью Юранда, организовал в городе настолько жестокие карательные меры, что и не снилось никаким сжигателям.
Бесконечные запреты и обыски, ограничения передвижения и проверки лояльности оказывали гнетущее воздействие на дух людей и ужасное – на деловую жизнь. Единственными, кто нынче процветали, были оружейники, изготовители знамен и художники, малевавшие гербы Союза на домах перепуганных граждан, боящихся выказать недостаточный патриотизм. Лео провозглашал, что хочет внушить адуанцам чувство общей цели, очевидно, не подозревая, что ничто не является настолько явным признаком раздробленности, как пронзительные вопли о единстве на каждом углу.
– Дамы и господа!
Боязливые разговоры смолкли, все взгляды обратились к проходу в дворцовой стене, по обеим сторонам которого висели гигантские штандарты с изображением солнца. Оповеститель надулся, как шар, набрав в грудь воздуха.
– Позвольте вам представить… – он нервно взглянул в сторону Лео, словно смущенный отсутствием приличествующей случаю цепочки величественных титулов, и сдулся обратно, – Черную Рикке.
Савин умела показываться публике. В свое время она сама изобрела несколько классических образцов, послужила началом новых трендов в Солярном обществе. На своей свадьбе она была лучезарно-счастливой, на своем процессе – горделиво-непокорной. Но, кажется, ей ни разу не удавалось устроить такое зрелище, какое представляла собой в этот день Рикке.
– Кажется, кто-то побывал у портнихи, – пробормотала Зури.
Новая владычица Севера являла собой головокружительную смесь высокой моды, черной магии и варварской роскоши с примесью ее собственной необычной индивидуальности. На ней было платье из тонкого алого сулджукского шелка, длинное и узкое, словно струйка крови, с облачками белого меха на плечах. Ее волосы были упрятаны под несуразно высокий, невероятно блестящий черный мужской цилиндр, лихо заломленный на манер уличных сутенеров. Ее многозначительная улыбка открывала все до единого превосходные зубы; изумруды, некогда подаренные ей Савин, сияли у нее на шее, но ее глаза сияли ярче: один был полностью белым, другой целиком состоял из зияющего зрачка в центре этих нататуированных ведьмовских кругов. Она подняла свои жилистые руки и развела их в стороны. На ней были сипанийские кружевные перчатки, но с запястий свисали многочисленные цепочки, руны и костяные браслеты.
– Север приветствует вас! – завопила она.
Следом за ней через проход в самое сердце Союза высыпала ее странная свита. Из-за правого плеча Рикке выглядывала Изерн-и-Фейл, одетая как герцогиня, но с походкой портового рабочего; с ее шеи свисало ожерелье из костяшек пальцев, из-под кружевного подола юбки выглядывали носы тяжелых ботинок. С левой стороны шел Коул Трясучка, неожиданно свободно двигавшийся в увешанном галунами генеральском мундире, к которому прилагался совершенно дикарский широкий меч; из-под его свисающих седых волос поблескивал металлический глаз. Здесь были горянки с лицами, исчерченными завитками татуировок. Здесь были воины с лицами, исполосованными шрамами. Здесь были мастеровые из Карлеона и капитаны кораблей из Уфриса, и каждый из них имел при себе какой-нибудь предмет согласно союзной моде: трость с хрустальным набалдашником, шаль с фабричной набойкой, украшенные бриллиантами карманные часы. Один из горцев наблюдал за происходящим сквозь монокль так вальяжно, словно родился прямо с ним.
– Савин!
И Рикке, скользнув между ее протянутых рук, заключила ее в объятия. Савин вряд ли могла бы припомнить, когда ее в последний раз вот так обнимали, и внезапно обнаружила, что стискивает Рикке в ответ, словно они действительно были старыми подругами, без какой-либо разделяющей их зависти, соперничества или предательства.
С одной стороны, ей не хотелось отпускать Рикке, с другой – она почувствовала облегчение, когда та сделала это сама, отстранив ее на расстояние руки и принявшись разглядывать со своей беспокоящей улыбкой на лице. Магия, разумеется, не та вещь, в которую здравомыслящий человек будет вкладывать деньги. Однако, глядя в черную глубину ее волшебного глаза, Савин не могла не думать о том, что Рикке может видеть с его помощью. Что Рикке может знать такого, о чем сама Савин даже не догадывается.
– Рикке! Ты… просто мечта!
– Ха!
– Никто из нас не прошел через Великую Перемену, оставшись прежним.