Мудрость толпы

Предполагалось, что это будет дворцовый прием, где он наконец-то почувствует себя как дома. В конце концов, это ведь теперь и был его дом! Он его заслужил. Он его завоевал! К тому же тут было полно северян. По ощущениям сад больше напоминал старый замок Ищейки в Уфрисе, чем душные приемные времен короля Джезаля.

Однако грубоватый северный акцент и грубоватые северные шутки лишь напоминали ему о том, каким он был раньше. Тот бесстрашный, великодушный, беззаботный молодой идиот, который мог бежать весь день, не уставая; который мог побить любого из своих друзей любым оружием на их выбор. Который стоял недалеко от этого самого места после того, как победил на поединке Стура Сумрака, купаясь во всеобщей любви и восхищении. Молодой Лев! Герой с двумя здоровыми ногами, у которых лежал весь мир! Во имя мертвых, как же он тосковал по этому мальчику… Лео стиснул единственную действующую руку в кулак так крепко, что хрустнули костяшки, и ощутил неприятное покалывание в пальцах другой, ответно дернувшихся за отворотом куртки.

Он смотрел, как Рикке отходит от Савин – обе улыбались, словно они обменялись самыми теплыми словами, какие только могут быть. Его прежняя любовница и нынешняя. Хотя, может быть, теперь обе уже в прошлом… Между ним и леди-регентшей в последнее время не было особенной близости. С тех пор, как она помогла Орсо сбежать, все проявляемые ими теплые чувства предназначались исключительно для сторонних глаз.

Это напоминало ему брак его родителей – то, что от него осталось под конец. Ложь, которую всем было удобно считать правдой, даже спустя годы. Может быть, все люди следуют по стопам своих родителей, обреченные натыкаться на те же ошибки, словно слепой, натыкающийся на мебель. Может быть, все наши пути определены еще до рождения, неизбежно, как у бессмысленной повозки, изобретенной Карнсбиком, которая может двигаться только по проложенным рельсам. Единственное, что ты можешь выбрать сам, – это насколько сильно разогнаться к концу пути… Тягостная мысль. К Лео в последнее время приходило много таких мыслей.

И если бы его хотя бы оставили в покое! Но нет, эти черви ползли к нему один за другим, улыбаясь, кланяясь, осыпая его лестью, и всегда с этой жадной нервозностью в глазах, с этим елейным страхом в голосе, вечно пытаясь что-то у него выманить. Его тошнило от их мелочного эгоизма, от их близорукой алчности. С утра до ночи его покрывала склизкая пленка лжи, которую было не соскрести. Однако это то, что остается, когда твои настоящие друзья погибли по твоей вине.

Он смотрел, как Юранд и Гловард разговаривают с Рикке. Последние оставшиеся в живых обитатели тех беззаботных времен, смеющиеся вместе – без него… Его искусственная нога вкручивалась в дерн до тех пор, пока не заболела культя.

Лео подумывал отослать Гловарда куда-нибудь подальше. Может быть, послом в другую страну. Чтобы не приходилось все время смотреть на его глупое лицо. Чтобы Юранд остался ему одному. Он завоевал все – и все равно был постоянно зол, постоянно ревновал… Но ведь он и потерял все, если на то пошло.

Он с кислым видом отхлебнул вина, глядя, как Рикке прокладывает путь сквозь собравшихся. В ее работе с толпой не было шелковой утонченности, как у Савин. Она делала это совершенно по-своему, с этой своей широкой улыбкой и сумасшедшими глазами, с этим беззаботным смехом и буйными телодвижениями. Увидев его, она вскинула вверх руку, плеснув вином из бокала.

Он мог бы подхромать к ней. Было бы приятно встретить ее на полпути, вновь отыскать на своем лице ту искреннюю улыбку, какая всегда там появлялась, когда Рикке была рядом. Его лицо ведь еще было способно принимать эту форму, верно? Но она предала его, так что это было бы чем-то наподобие капитуляции. Молодой Лев может потерпеть поражение, но он никогда не капитулирует! Никогда! Чего бы это ему ни стоило.

Поэтому он стоял, чувствуя, как истощается его терпение, пока Рикке щебетала с лордом Ишером. Пока она мерилась ожерельями с Селестой дан Хайген. Пока она обмахивала веером лысину Диетама дан Корта, разметывая тщательно зачесанные на нее жидкие прядки. Кажется, она успела каждому гостю отвесить по комплименту, прежде чем, наконец, добралась до него, улыбаясь во весь рот, словно между ними не зияло бездны, полной нарушенных обещаний.

– Да неужто это Черная Рикке! – Надо признать, было приятно вновь ощущать на своем языке северное наречие. – Прекрасная и загадочная Ведьма Севера! Ты хорошо выглядишь.

Она выглядела лучше, чем когда-либо, в своем собственном безумном стиле. Без сомнения, Антауп сейчас уже подталкивал бы его локтем, и прищелкивал языком, и причмокивал губами с еще большим энтузиазмом, чем обычно. Если бы Лео не позволил его убить.

– Да неужто это малыш Лео, самый большой человек в Союзе!

Не промелькнул ли за ее царственной осанкой, и костюмом, и татуировками облик той неуклюжей девочки, которую он когда-то знал? И даже любил? Это была болезненная мысль, от которой у него заныло в груди.

– Мы прошли долгий путь, верно? – Она наклонилась к нему, и запах чагги в ее теплом дыхании вызвал прилив воспоминаний обо всех временах, когда они были вместе. – С тех пор, как трахались в конюшне.

Лео ощутил, что краснеет, как всегда краснел от речей своей матери, когда разговор принимал нежелательный для нее оборот.

– В ту ночь все развлекались, – проговорил он, напряженно и неубедительно. – Так же, как и сегодня, – добавил он, и на этот раз в его голосе прозвучала еще и горечь.

– Ты не развлекаешься, – возразила Рикке, глядя на него поверх бокала.

Когда-то эта нотка откровенности сбила бы с него мрачное настроение; теперь только погрузила в него еще глубже.

– Развлечения – это для тех, у кого все конечности на месте, – буркнул Лео.