Пайк наблюдал за ней. На его сожженном лице, как обычно, не отражалось никаких эмоций. Вик, как обычно, подумала о том, что скрывается за этой маской искалеченных нервов, искалеченных мускулов, искалеченной кожи, – есть ли там чувства, рвущиеся наружу, или у него действительно пустота внутри.
– Ткач хочет перемолвиться словом, – сказал он.
Вик сглотнула.
– Разве не ты – Ткач?
Пайк дернул уголком рта.
– Этот титул я позаимствовал у лучшего человека.
Он кивнул. Ее схватили сзади и напялили на голову мешок.
Она не знала, куда ее ведут. Не знала, кто за всем этим стоит. Она вообще больше не понимала, кто где стоит, не говоря уже о том, с кем полагается быть ей. Она не знала даже, за какое предательство, какой обман, какой секрет теперь расплачивается. И, вероятно, никогда не узнает. Тело найдут плавающим возле доков… Неудовлетворительный конец ее маленькой горькой истории.
Время от времени один из практиков вполголоса предупреждал: «Здесь ступеньки», или «Осторожно, не заденьте плечом», тоном вежливым и равнодушным, часто в сопровождении направляющего нажима или мягкого подталкивания. Но ничего грубого. Абсолютно никакого насилия.
Оно, без сомнения, ждет ее позже.
У них ушло некоторое время, чтобы добраться до цели. Достаточно, чтобы передумать кучу мыслей. Чтобы ощутить, как ноет бедро. Чтобы вслушаться в эхо собственного учащенного дыхания. Чтобы перебрать в голове все былые обманы, все предательства, совершенные ею и совершенные по отношению к ней. К тому времени, как они остановились, она уже собралась с духом. К тому времени, как с ее головы стянули мешок, она уже была готова ко всему.
Кроме того, что ее ожидало.
Она стояла перед собственной дверью.
Один из практиков аккуратно разгладил мешок, тщательно сложил и убрал в карман. Другой развязал ей руки. Они стояли перед дверью в ее маленькую квартирку. В каком-то смысле это было даже символично: столько страданий и треволнений – только для того, чтобы вернуться туда, откуда она стартовала.
Ее не принуждали войти. Но и не давали другого выбора.
Один повел рукой в сторону двери, словно капельдинер, проводящий знатную посетительницу к ее месту в театре:
– Пройдите внутрь, инквизитор, если вы не против.
Наверное, она могла бы попробовать с ними драться, но они бы все равно победили. Она могла попробовать бежать, но они бы ее догнали. Она могла закричать, но никто не пришел бы ей на помощь. И главное – теперь, когда момент настал, она хотела ответов. Возможно, что ее будут ждать только новые вопросы. Или окончательный, ослепительный удар по затылку, и за ним чернота. Но она хотела ответов.
Она толкнула дверь кончиком пальца. Лицо после мешка было потным, воздух овевал кожу прохладой. В столовой горела лампа; обвиняющий перст света простирался к ней через половицы. Вик проследовала вдоль световой полосы по коридору, чувствуя некоторую слабость в коленях, некоторую сухость во рту, чувствуя, как колотится сердце.
Ее гость сидел за обеденным столом в свете единственной лампы. Свет подчеркивал острые кости его лица, в глубоких морщинах пряталась тьма. Перед ним была расставлена доска для игры в квадраты, сшибленные Вик фигуры были возвращены на места, отбрасывая длинные тени поперек расчерченной деревянной плоскости.