Минут через пятнадцать Маша поняла, что ее план — привести мысли в порядок — не имеет успеха. В душе поднималась обида на маму. И если раньше Маша непременно вернулась бы домой, чтобы поговорить с мамой, посидеть с ней в обнимку, может быть, даже вместе поплакать, то сейчас она направилась к дому только для того, чтобы взять мобильный и позвонить наконец Волкову. Очень хотелось услышать его голос и удостовериться, что у них все хорошо. Так же, как было до ситуации с Крестовским.
Дверь в квартиру почему-то оказалось незапертой, и Маша, осторожно ее толкнув, заглянула в коридор. В коридоре было пусто, однако с кухни раздавались приглушенные голоса. Один из них принадлежал маме, второй же…
Маша вошла в квартиру и, тихо прикрыв за собой дверь, направилась на кухню, потому что наличие на этой самой кухне папы Крестовского касалось ее напрямую.
— Я не хочу даже близко видеть ее рядом с Романом.
Маша застыла от неожиданности, потому что в голосе Льва Крестовского звучала неприкрытая злость. Чем она могла так насолить Крестовским? Тем, что Волков разбил Роману нос? Но это же чушь. Это их разборки. Она сама была только предлогом.
— Поверь мне, я еще меньше тебя хочу видеть свою дочь рядом с твоим мальчишкой.
Мама с ним на «ты»? Тут же в голове всплыла мысль, что их родители вправду могли быть знакомы. Кажется, Лев учился здесь же. Что-то такое она слышала от Шиловой: мол, Крестовский учится в отцовской альма-матер. А еще Маша вспомнила реакцию Льва на маму, когда он вдруг начал расспрашивать, кто она и что преподает.
— Ира, — на этот раз голос Льва звучал примирительно, — ты ведь понимаешь, что это катастрофа?
— О да! — Мама зло рассмеялась. — Конечно, катастрофа, когда умненькая и наивная девочка влюбляется в подонка.
— Господи, ну что ты несешь? Дело ведь вообще не в этом.
— Ну конечно! — мама снова повысила голос.
Некоторое время в кухне стояла тишина, а потом Лев негромко спросил:
— Она ведь моя, да?
Маша смотрела на папин шарф, свисающий с вешалки, и считала на нем мелкие ромбики. Просто чтобы не думать о том, что сказал отец Крестовского.
— Пошел вон из моего дома, — голос мамы звучал спокойно и очень незнакомо.
— Я не уйду, пока ты мне не ответишь.
— Маша — не твоя дочь. Ответила. Уходи.
— Ира! — На кухне послышалась какая-то возня, и Маша наконец отмерла. Она уже собралась пойти к маме и помочь ей выставить этого наглеца из дома, когда Лев вдруг произнес:
— Ирка, ты не могла сделать аборт от меня. Я и тогда в это не верил, а теперь — тем более.
— Да что ты? Руки убери!