— Ты не поранился? — встревоженно спросила Маша, потому что заторможенный Крестовский, забывающий слова, начинал всерьез ее пугать.
Он ответил не сразу, и Маша успела напридумывать страшное. Когда же он заговорил, короткий всплеск облегчения вновь сменился в ней тревогой:
— Нет. Я не поранился. Все хорошо. — Крестовский судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха.
Маше в голову вдруг пришла мысль о суициде. Минувшим летом мама подсунула ей ролик со статистикой. Маша тогда пару недель не могла перестать названивать Волкову с проверками его настроения. То, что она будет думать о подобном в отношении Крестовского, было каким-то сюрреализмом.
— Рома, пожалуйста, скажи, что у тебя случилось?
— Все хорошо. Правда, — быстро ответил Крестовский.
— Рома! Ты не умеешь врать.
— Я просто устал, Маша. Не спал почти. Поэтому торможу.
— Ты ничего не принимал? — напрямик спросила Маша.
К ее ужасу, правильный до мозга костей Крестовский сразу понял, о чем она, и негромко хмыкнул:
— Нет, мысли приблизить собственные похороны у меня пока не возникало, если ты об этом.
— Пока?
— Не лови меня на формулировках, пожалуйста. Я правда устал.
Маша легла на кровать и облегченно закрыла глаза. Усталость — это ничего. С этим они справятся.
— Я могу тебе помочь?
Крестовский снова надолго замолчал.
— Можешь ответить на английском, если тебе совсем сложно. Смею надеяться, что пойму.
— Да поймешь, конечно, — сказал он на русском. — Ты хорошо говоришь.
Маше против воли стало приятно, потому что одно дело — слышать оценку мамы, а совсем другое — когда тебе говорит носитель языка.
Крестовский же снова вздохнул и произнес: