— Нет. Мне помощь не нужна. Я в норме. Просто посплю.
— Хорошо, — не стала настаивать Маша, понимая, что готова сорваться к нему, чтобы подержать за руку так же, как он держал ее вчера. — Спокойной ночи, Ром.
— И тебе, — отозвался Крестовский и первым отключился.
— Увидимся завтра, — произнесла Маша в уже замолчавший телефон.
Тревога никуда не делась, но она успокаивала себя тем, что из Крестовского правда никудышный лгун, а значит, ничего непоправимого действительно не случилось.
Утро показало, что успокоилась Маша рано. И если с Волковым, позвонившим, когда она подходила к универу, и хрипло сообщившим, что он с температурой и потому не придет, все было понятно: Маша привычно отругала его за наплевательское отношение к здоровью и пообещала позвонить после учебы, то вид Крестовского, явившегося на занятие через десять минут после начала лекции, заставил Машу вспомнить все вчерашние тревоги.
Крестовский, извинившись за опоздание, занял свое место, и Маша поняла, что на сегодняшней лекции можно поставить крест, потому что слушать преподавателя она больше не сможет. Все ее внимание обратилось к Крестовскому.
Тот выглядел почти как Димка в его самые плохие дни: бледный и заторможенный. К тому же, если Маше не померещилось, к не до конца сошедшим синякам под глазами добавился синяк слева на подбородке. Поскольку Крестовский сидел к ней правым боком, убедиться, так ли это, во время лекции не представлялось возможным.
Маша отдавала себе отчет в том, что он прекрасно чувствует ее взгляд, однако за всю лекцию он ни разу не посмотрел в ответ. Пялился на препода, в окно, на пустое место Шиловой — куда угодно, только не на Машу. А стоило прозвенеть звонку, как он вылетел из аудитории с такой скоростью, будто от этого зависела судьба вселенной. Маша даже решила, что ему стало плохо и он не придет на следующую лекцию. Однако он пришел, опоздав на пару минут, снова, извинившись, уселся на свое место и игнорировал ее взгляды до конца лекции.
Где-то к середине второй пары Маша окончательно убедилась, что Крестовский — такой же придурок, как и Волков. Трюк с приходом после звонка и поспешным побегом в конце занятия он проделывал так упорно, что посчитать это случайностью могла бы только полная дура. Маша дурой не была, поэтому отправила Крестовскому сообщение:
«Если ты бегаешь от меня, то выдохни. Я не буду тебя дергать».
Честно признаться, ей было дико обидно это писать, потому что одно дело — когда демонстративно молчит Волков, у которого, как выяснилось, был повод, и совсем другое — когда так же ведет себя Крестовский, который еще вчера желал спокойной ночи, а позавчера держал за руку и утешал. Нажимая «отправить», Маша чувствовала опустошение. Дураки эти мальчишки. Все как один.
На парте Крестовского завибрировал телефон. Схватив его, Крестовский включил беззвучный режим и только после этого открыл сообщение. Маша не стала проявлять тактичность и отворачиваться. Наоборот, она внимательно следила за его реакцией.
Крестовский прочитал сообщение, провел рукой по волосам, взъерошивая их еще сильнее, чем обычно, и наконец посмотрел на Машу. Впервые за день.
Она оказалась права: на его скуле был синяк. А еще во взгляде было что-то такое, что заставило Машу вопросительно приподнять брови, хоть она и обещала себе на него не реагировать.
Крестовский еще раз взъерошил волосы и, тихо встав, вышел из аудитории.
Маша настолько обалдела, что едва не вышла следом, однако вовремя опомнилась. Мокрова, подружка Шиловой, уже и так смотрела на нее с подозрением, хотя Маша понимала, что вряд ли в представлении Мокровой принц Крестовский может иметь что-то общее с простушкой Машей.
На телефоне высветилось сообщение от Крестовского: «Спасибо!»
А потом — еще одно: «Извини, я не хотел бы разговаривать».
Маша несколько секунд смотрела на экран телефона, а потом, уже ничего не соображая, набрала: «Что случилось?»