«Это личное. Извини еще раз», — ответил Крестовский, и Маше стало до того обидно, что на глаза едва не навернулись злые слезы. Она достала из сумки бутылку воды, сделала глоток и глубоко вздохнула. Выходит, в его понимании, то, что она рассказывает личное, — это нормально, а когда дело касается его…
Впрочем, злость быстро сменилась стыдом. Ведь это она сама свалилась ему на голову со своими проблемами, внесла напряженность в его отношения с Шиловой, заставила его оправдываться перед его отцом, перед своей матерью, даже перед Волковым. По всему выходило, что у него есть миллион поводов ее избегать.
Маша быстро отбила «извини» и убрала телефон в сумку.
Крестовский вернулся в аудиторию спустя несколько минут. Челка и волосы на висках у него были мокрые, а еще, когда он остановился и поднял листок Мокровой, упавший в проход, Маша заметила, что костяшки на его правой руке в ссадинах и синяках. Ее план — вспомнить про гордость и оставить Крестовского в покое — рассыпался в прах.
Глава 23
Сон никак не шел. Мозг наконец включился, и Роман принялся вновь и вновь прокручивать в голове драку. Он не мог восстановить ход событий — память зафиксировала все вспышками, однако прекрасно понимал, что, будь его противники трезвее, он лежал бы сейчас в лучшем случае в больнице, а в худшем — в морге. Когда искали Димкиных родителей, отцу пару раз приходилось ездить на опознания. Возвращался он оттуда всегда мрачным и молчаливым. Роман на миг представил, что в этот раз отцу пришлось бы опознавать его, а потом сообщать об этом маме, своим родителям, деду… От такой перспективы Романа даже затошнило. Сколько проблем могло бы быть из-за одной драки.
Впрочем, еще ничего не закончилось. Любой из тех, кого Роман вчера ударил, мог заявить в полицию, и по камерам проще простого будет установить, что драку начал именно Роман. Отец, понятно, его отмажет, но Роману жутко не хотелось давать ему повод считать сына ничтожеством, от которого одни проблемы.
Отец вообще почему-то считал, что Роман может попасть под влияние дурной компании, вляпаться во что-то противозаконное, что у него нет четкой цели и он понятия не имеет, чего хочет от жизни. Жаловался на то, что это — бич современных детей, мол, все у них есть, ни к чему стремиться не нужно. Перед переездом они обсуждали это сотни раз. Роман давал слово, что проблем с ним не будет, но отец, кажется, не верил. Роману это было неприятно. Да, возможно, у него не было цели и он плыл по течению, но, что бы там ни думал отец, Роман знал, чего совершенно точно не хочет. Еще в школе на примере своих друзей он видел, что алкоголь и дурь ведут к деградации. Поэтому он, даже якобы склонный попадать под влияние, не собирался бухать и нюхать всякую дрянь. Вот только отец вряд ли будет разбираться в таких тонкостях. В их семье существовали четкие правила. Драка в общественном месте и проблемы с законом эти правила нарушали. Чего теперь ожидать от отца, Роман не знал. Пожалуй, единственный человек, на поддержку которого он мог рассчитывать, — это английский дед. Тот сам был не прочь подраться в молодости. Бабушка часто вспоминала, как он ввязывался в драки, стоило кому-то не так на нее посмотреть.
Беда в том, что на Юлу не просто посмотрели, судя по ее состоянию, этот урод ее ударил. И ладно, если просто ударил, а если… Мысль о том, что Юлу, хрупкую, фарфоровую Юлу, кто-то мог силой к чему-либо принудить, вызывала ярость. А следом за яростью шло чувство вины. Если бы он нашел правильные слова, когда Юла приехала к нему и застала тут Машу, если бы он все же отвез ее… Если бы, черт побери, просто чаще говорил ей, какая она красивая и классная, то случившегося можно было бы избежать.
Бесконечные «если» водили в голове хороводы, напрочь лишая сна. Роман в раздражении сел на постели и откинул одеяло. Стертое колено защипало.
Поняв, что уснуть не суждено, Роман выпил кофе и включил какой-то бессмысленный американский боевик. Ему не был присущ снобизм многих англичан, не любящих американские язык и культуру. Кто он такой, чтобы бороться за чистоту крови? Однако когда на экране появился русский персонаж в нелепой одежде и с идиотским именем и начал произносить набор почти никак не связанных друг с другом русских слов, Роман, скривившись, выключил. Он пробовал читать, но глаза быстро заболели. Отложив «Театр», Роман снова уставился в потолок. Очень хотелось позвонить Юле, но на часах была половина четвертого утра, и он боялся ее разбудить.
В конце концов Роман нашел в Сети шум океана, запустил трек на повтор и вывел его на блютус-колонку. Под шум волн и крики птиц Роман начал было задремывать, но измотанный мозг не желал сдаваться и запустил процесс размышления над тем, чайки это кричат или альбатросы. К счастью, так и не определившись с ответом, он все же задремал.
В семь пятнадцать разорался будильник, который он забыл отключить на выходные. Застонав, Роман выключил будильник, а заодно и звук океана и решил еще поспать, но, когда при попытке повернуться на другой бок плечо и колено отозвались болью, он сразу вспомнил случившееся вчера. Сон слетел, и Роман схватил телефон, чтобы проверить, не звонила ли Юла. На экране светилось лишь одно непрочитанное сообщение от Маши. Он не стал открывать чат.
Кое-как приняв душ, Роман приготовил омлет. Есть совсем не хотелось, но он вчера так и не поужинал, а уморить себя голодом было бы слишком мелодраматично. За завтраком он просмотрел результаты матчей в английской Премьер-лиге, пролистал френдленту на «Фейсбуке» и отправил Стиву поздравление с днем рождения. Но, как ни старался он отвлечься привычной активностью, сердце подлетало к горлу, стоило подумать о Юле, а время, как назло, тянулось нестерпимо медленно. Так медленно, что хотелось запустить чашкой с горячим кофе в настенные часы. Роману было страшно. В первую очередь потому, что в случившемся была и его вина.
Когда он садился в машину, часы показывали половину девятого. Юла наверняка спала, но Жанна Эдуардовна была ранней пташкой, хоть и кокетливо говорила, что у нее старческая бессонница, на что галантный Роман всегда возражал, что в ее возрасте и слова-то такого еще знать не положено.
Жанна Эдуардовна открыла почти сразу. В квартире пахло кофе и еще чем-то, резко и неприятно.
— Проходите, Роман, — ничуть не удивилась его визиту Жанна Эдуардовна.
Роман, поблагодарив, стянул куртку и шепотом спросил:
— Как Юля? Она вам что-нибудь рассказала?