Димка посмотрел на нее внимательным взглядом, а потом кивнул сам себе и, не прощаясь, ушел.
Маша снова расплакалась.
Она стояла у окна и смотрела на то, как он вышел из-под козырька подъезда, натянул на голову капюшон и пошел по тротуару. Его машины нигде не было видно. Жалость к нему мешалась в ней с разочарованием и жалостью к себе. Если бы можно было отмотать время назад, Маша предпочла бы, чтобы сегодняшнего дня не было.
Она переоделась в шорты и футболку и попыталась сесть за конспекты, но в голову ничего не лезло. Думать о случившемся было тошно. Очень хотелось, чтобы кто-то сказал, что дело не в ней, не в чертовом платье, не в духах… И так вышло, что на свете был только один человек, который мог ее утешить, потому что, кроме него, никто не знал ее секрета.
Вытерев вновь побежавшие слезы, Маша взяла телефон и открыла чат с Крестовским. Ее вчерашнее сообщение все еще висело непрочитанным. Неужели он до сих пор с Шиловой? Или же потерял телефон? Или же проводит выходные с отцом? А может, в гости приехала мама? Маша с ходу придумала кучу оправданий, потому что идея про Шилову ей не нравилась. Она хотела, чтобы ее утешили, а Шилова в эту картину не вписывалась.
Отдавая себе отчет в том, что ведет себя не очень порядочно, Маша набрала Крестовского. Она ждала, пока гудки не прекратились. Крестовский трубку не взял. Маша вновь попробовала заниматься, но лежавший рядом телефон отвлекал внимание на себя.
Маша проверила «Фейсбук». На странице Крестовского была тишина. И на странице Шиловой, удивительное дело, последним висело фото с посещения выставки кошек. А как же «ни дня без фоточки себя любимой»?
Пока Маша пялилась на экран, телефон зазвонил, но, увы, оказалось, что это мама, которая предупредила, что будет позже.
Поговорив с мамой, Маша поняла, что дома находиться просто не может. Одевшись и взяв зонтик, она отправилась в сторону университета. Да, ей нечего было там делать воскресным днем. Она, конечно, могла бы придумать повод, например посещение библиотеки или же консультацию у преподавателя, которые порой назначались на выходные, но сама-то прекрасно знала, что, выйдя из метро, пойдет не в сторону универа, а в сторону дома Крестовского.
У современной высотки курил консьерж. Маша поздоровалась и набрала на домофоне номер квартиры Крестовского. Было немного стыдно, но после того, что она пережила дома, теперешний стыд казался не самым страшным чувством на свете. Она представила себе Крестовского с еще не до конца сошедшими синяками, домашнего, со складкой на лбу, которая прорезалась, когда он сочувственно изгибал брови, и призналась самой себе, что он ей нравится. И ему она доверяет.
Домофон пиликал, но Крестовский не спешил отвечать. Маша сбросила звонок и набрала номер его квартиры еще раз.
— В сто девятнадцатую? — лениво спросил консьерж, оглядывая Машу с головы до ног.
— Да, — ответила она, стараясь не ежиться под неприятным взглядом.
— Нет его. Уехал еще с утра.
— А когда вернется, не знаете? — зачем-то спросила Маша.
— Не доложил, — ответил мужчина и подошел к двери.
Маша шагнула в сторону. Приложив магнитный ключ к замку, консьерж обернулся к Маше:
— Ждать будешь?
Маша прикинула, что ей придется сидеть с этим человеком, и помотала головой.
— Ну, как знаешь, — пожал плечами мужчина и скрылся в подъезде.