В дверь позвонили. Роман вздрогнул и вскочил с кровати. Звонить сразу в дверь, а не в домофон, могли только Юла и отец. Первую вряд ли выпустили из клиники. Второго же Роман сейчас очень не хотел видеть.
Он потер лицо и не двинулся с места. Звонок стих, и Роман перевел дух, однако выяснилось, что рано. Послышался щелчок замка, и отец распахнул дверь. Он сразу увидел Романа, да и кто не увидел бы почти двухметрового парня?
Отец убрал ключи в карман. Сбросил ботинки и молча прошел на кухню, достал бутылку воды из холодильника, потом зачем-то включил чайник. Роман стоял и не знал, что сказать. Было отчего-то очень стыдно.
Налив воды в стакан, отец залпом его опустошил, потом скинул куртку и, повесив ее на спинку барного стула, посмотрел на Романа:
— Ну, здравствуй, сынок.
— Здравствуй, — ответил Роман и, тоже пройдя на кухню, достал из шкафчика чашку. Вспомнил, что чай сегодня не заваривал, и принялся рыться на полках в поисках чайных пакетиков.
Как рассказать отцу о драке, он понятия не имел. Под ложечкой засосало. Роман закрыл один шкафчик и открыл было другой, но оказавшийся рядом отец вдруг захлопнул дверцу с такой силой, что, будь механизм чуть послабее, шкафчик точно развалился бы. Роман совсем по-детски порадовался тому, что даже не вздрогнул. Внутри, конечно, все перевернулось и сердце заколотилось, но сам он вполне спокойно потер шею и, отступив к окну, присел на подоконник.
— Что это? — отец указал на левую руку Романа. Тому не нужно было смотреть вниз, он прекрасно знал, что там здоровенная ссадина.
Поскольку вопрос был риторическим, Роман просто пожал плечами, и вовсе не потому, что хотел разозлить отца — злить того еще больше было уже просто некуда, а потому что ему вдруг стало дико стыдно.
Думать о том, что драка — единственно верное разрешение ситуации, было хорошо наедине с собой. Когда же отец смотрел вот так, в мозгах сразу выстраивались в ряд все вбитые с детства постулаты.
— Скажи мне, сынок, — начал отец, — почему о том, что у тебя неприятности, мне рассказывают посторонние люди?
— Кто рассказывает? — спросил Роман.
— А если бы что-то случилось? — пропустив мимо ушей его вопрос, повысил голос отец, и не успел Роман опомниться, как отец оказался рядом и схватил его за шею. — А если бы тебе не в челюсть дали, а башку проломили?
Он больно сжал шею Романа, пригибая его голову вниз.
— Извини, — сказал Роман, вцепившись левой рукой в столешницу барной стойки, чтобы не упасть.
— Ты мне слово давал, Роман.
Отец резко его отпустил, но Роман не спешил поднимать голову. Ему было стыдно и очень обидно. Отец никогда не поднимал на него руку. Бывало, повышал голос или же говорил таким тоном, что хотелось забраться под кровать, но никогда и пальцем не трогал. И вот теперь, когда он ростом с отца… Это насколько же сильно Роман его подвел!
Отец меж тем включил вытяжку и закурил. Он никогда не курил дома. Этот уговор соблюдался еще со времен его жизни с мамой. И вот теперь отец жадно затягивался, выпуская дым в сторону вытяжки. Это почти не помогало — запах сигарет полз по квартире, впитывался в вещи, в мебель. Роман, как и мама, терпеть не мог этот запах, и отец об этом прекрасно знал, но, докурив одну сигарету, тут же прикурил вторую, со всей наглядностью демонстрируя Роману, что находится у себя дома и плевать хотел на желания сына и на то, что по бумагам Роман является собственником этой квартиры. Чувство безысходности накрывало Романа все больше, пока отец, нервно затягиваясь, смотрел мимо него на очертания высотки университета.
— Ты пострадал? — наконец спросил отец. — Кроме синяка на лице и руки, имею в виду.
— Нет, — соврал Роман.