По лицу бабушки Юлы стало понятно, что именно так она и считает, и Роман рассмеялся, откинувшись на спинку диванчика. Смех перешел в стон. Он не понимал не только девушек, он и их бабушек не понимал.
— Если бы вы предупредили, я бы просто вел себя иначе, — пояснил он, думая о том, что его отцу тоже часто приходилось идти на компромиссы, чтобы сохранить душевное спокойствие мамы. — Я бы знал, что можно делать, а чего — нельзя, и…
— Вот об этом я и говорю. Вы не просто правильный. Вы ненормальный. Если бы я вдруг сошла с ума и предупредила вас о том, что с Юлей нужно быть очень осторожным, то вы в свои неполные восемнадцать вляпались бы в отношения, которые выжали бы вас самого. А с вашей правильностью вы бы еще и не сразу решились их разорвать. Впрочем, к счастью, моя девочка не из тех, кто стал бы долго терпеть тряпку. Она бросила бы вас сама. И очень страдала бы.
Роман, прищурившись, смотрел на бабушку Юлы и не знал, что сказать, потому что столько бреда за одну единицу времени он не слышал в своей жизни никогда. Его внутренний голос говорил, что он точно не бросил бы Юлу, если бы знал, что у нее проблемы. Отец ведь не бросал маму, когда у той были периоды плохого настроения и хандры, сменявшиеся вереницей вечеринок. Отец не бросил, а мама в итоге бросила. Роман вздохнул и подал голос:
— Я вас понял, Жанна Эдуардовна. Дайте мне, пожалуйста, название клиники и координаты врача. Если вы это не решаете, дайте мне номер ее отца.
— Опомнитесь, Роман! — повысила голос Жанна Эдуардовна.
— Я несу за нее ответственность! — тоже повысил голос Роман.
— Да уймитесь вы уже, Роман. Право, это неприлично — быть таким наивным в наш век. — Голос Жанны Эдуардовны вновь стал обычным. — Ответственность за Юлию несут ее родители. И я. Дело ведь не в вас, Роман, как бы вам ни хотелось обратного. Она всеми силами пыталась докричаться до отца. Он вновь женился, на девице, которая немногим старше Юльки, и она просто не может с этим смириться. Вот и привлекает его внимание всеми доступными способами. В ней живет великая актриса… В маленькой-маленькой девочке, — закончила Жанна Эдуардовна, глядя в окно.
Роман смотрел на Жанну Эдуардовну и думал, что она уже далеко не молода и что сама она все же не такая уж хорошая актриса, потому что, как бы ни хотелось ей сейчас выглядеть спокойной, ее пальцы дрожали, а уголки губ опустились вниз.
— Спасибо за кофе, — произнес Роман и встал из-за стола.
— Вы не любите Юлю, Роман, — негромко сказала Жанна Эдуардовна. — Вы хорошо к ней относитесь, заботитесь о ней. Но беда в том, что вы ее не любите. Впрочем, и это не самое страшное. Вы не любите себя, поэтому неспособны сделать счастливым кого-либо другого. И я рада, что все наконец закончилось.
Роман открыл было рот, чтобы сказать Жанне Эдуардовне, что она совсем его не знает, чтобы делать такие выводы, но в итоге промолчал. Тот, кто сказал, что в споре рождается истина, вероятно, спорил с теми, кто готов был его услышать.
Жанна Эдуардовна не вышла его проводить.
Сев в машину, Роман уткнулся лбом в сложенные на руле руки. От мыслей о Юле было тошно. Да, наверное, он ее не любил, но он был искренне уверен, что любовь ничего не значит в отношениях. Черт, да в его окружении вообще никто, похоже, никого не любил. Родители, по большому счету, жили каждый своей жизнью. Раньше Роман был уверен, что отец любит мать, но выходило, что отец просто о ней заботился. Наверное, он когда-то любил Ирину Петровну. И что? Кому от этого было легче? Ирине Петровне, которую отец бросил? Или же самому отцу? Русские бабушка и дедушка друг друга уважали, но тоже жили каждый своими интересами. Пожалуй, лишь об английском деде можно было сказать, что он любил бабушку, потому что наотрез отказался отдавать ее в пансионат, когда она заболела, и почти три года не отходил от ее постели. Впрочем, как отличить, когда человек заботится о другом человеке из любви, а когда просто потому, что чувствует ответственность?
Роман понял, что зашел в тупик. Он не мог простить себе случившееся с Юлой. Но при этом понимал, что Жанна Эдуардовна права: дело здесь не в любви. Роман чувствовал, что не оправдал доверия Юлы, что повел себя не по-мужски. Но это означало, что он переживает не за нее, а за… себя? Открытие было крайне неприятным. Казалось, что Волков на его месте поступил бы как-то иначе. Разрулил бы все правильно, и трагедии не случилось бы.
Черт, насколько проще все было вчера в драке. Не было мыслей: любовь, не любовь, правильно, неправильно… Ты просто бил, уворачивался и снова бил. Потому что в тот момент только так можно было восстановить справедливость. Впервые Роман понял Волкова, который мог без долгих раздумий зарядить кому-то в морду.
С Волкова мысли предсказуемо переместились на Машу, и Роман это себе позволил. Глупо было отрицать очевидное: Маша ему нравилась. Впрочем, слово «нравилась» не могло вместить всего, что происходило в душе Романа, стоило ему вспомнить о Маше. Ему хотелось смотреть на нее, слышать ее голос, видеть ее улыбку. То, что он может думать вот так о Маше после случившегося с Юлой, заставило Романа постучаться затылком о подголовник сиденья. Разве заслуживает он быть хоть с кем-то из них, если позволяет себе такие мысли? Немного успокаивало то, что это были просто мысли, которые Роман не собирался никогда никому озвучивать, потому что самой главной константой этой истории был Димка. Тому наверняка тоже нравилось смотреть на Машу, слышать ее голос и видеть ее улыбку. И, как ни крути, Димка имел на это гораздо больше прав, чем ворвавшийся в его жизнь Роман, который, по словам проницательной Жанны Эдуардовны, и себя-то счастливым сделать не мог, куда уж ему пытаться осчастливить кого-то еще?
Заводя машину, Роман уже наверняка знал, что отойдет в сторону и будет в общем-то радоваться за Волкова и Машу. И у них все будет хорошо. Нужно просто все сделать правильно. Без драм и истерик. Просто дать понять и Маше, и Димке, что Маша Роману совсем не интересна. Задача не из простых, учитывая, сколько ерунды он успел натворить, но это и хорошо. Чем сложнее задачи, тем меньше времени на бесполезное самобичевание. А еще он попробует все исправить с Юлой. Если Жанна Эдуардовна права и Юла захочет порвать с Романом, он должен услышать это от нее самой. Вдруг все еще можно исправить? Он готов заботиться, оберегать. Плевать на эту любовь. Кому она нужна? А то, что психолог считает неправильным ставить чужие интересы выше своих… ну, так работа у него такая: искать неправильное в мозгах клиентов, готовых за это платить.
Непрочитанное Машино сообщение больше не вызывало раздражения. Из проблемы оно превратилось в часть стратегии. А всего-то стоило придумать отличный план. Волков обязательно такой план оценил бы. Он вообще раньше любил всякие планы и стратегии.
Роман вернулся домой и, сбросив куртку и ботинки, рухнул на спину поперек кровати. Ортопедический матрас подбросил его вверх, и содранный локоть напомнил о себе болью. Сняв очки, Роман не глядя положил их на тумбочку. Промахнулся. Очки упали на пол. Поднимать было лень.