— Хорошо. А ты за Машей присмотри. Она, кажется, обиделась за то, что я вчера у вас был, и за то, что улетаю. Короче…
— Да я заметил, — подлил масла в огонь Волков.
Некоторое время они молчали. Роман хотел спросить, что именно заметил Димка, к чему ему, Роману, готовиться, но так и не решился. Волков, кажется, тоже никак не мог набраться храбрости, чтобы заговорить.
— Деду привет, — наконец сказал Волков. — И счастливого полета. Напиши, как приземлишься.
Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и Роман подумал, что для Димки самолет во сто крат хуже машины и что любой человек, поднявшийся в воздух, в его понимании рискует не вернуться.
Он отбил на Димкин номер: «Все будет хорошо. Я напишу».
Наверное, это выглядело тупо, но Волков прислал в ответ скобочку.
За время полета Роман успел известись. Рядом с ним сидела пожилая ирландка, с которой они перекинулись парой фраз о том, какая нынче красивая осень в Москве и как изменился центр города. А потом дама углубилась в просмотр какого-то видео на планшете. Роман планшет забыл дома, а телефон оказался почти разряженным. Он пробовал дремать, но тревога за деда не давала расслабиться. Еще он волновался перед встречей с мамой. После его переезда в Москву они ни разу не виделись. За это время у мамы успел закончиться роман с Патриком, причем самым прискорбным образом из всех возможных. Роман до сих пор не мог до конца осознать, что какой-то урод посмел ударить его мать. Оставалось надеяться, что новые отношения мама завести не успела. Вообще-то, в глубине души Роман немного наивно верил, что родители все-таки помирятся и все будет как раньше. Понимал, конечно, что это лишь глупые мечты, но очень хотелось хоть какой-то стабильности.
Стюардесса подходила к нему несколько раз, чтобы уточнить, всё ли в порядке и не нужно ли Роману что-нибудь. Выглядел ли он человеком, которому нужна помощь, или стюардессе было просто скучно, Роман так и не понял, но лишнее внимание раздражало.
Когда разносили еду, он даже не стал вежливо дослушивать дежурное «Fish or meat?», поблагодарив, отказался и отвернулся к иллюминатору. Ирландка ткнула его локтем, убирая планшет в карман переднего сиденья, потом ткнула еще раз, раскладывая столик, принялась извиняться, и Роман вынужден был повернуться к ней, чтобы сообщить, что ей совершенно не стоит беспокоиться. Однако дама, кажется, собиралась и дальше беспокоиться, и следующие минут десять Роман слушал о пользе приема пищи в его возрасте. При этом соседка умудрялась читать лекцию и принимать эту самую пищу с таким изяществом, которому Роман точно бы никогда не обучился. Дождавшись паузы в ее речи, Роман уточнил, чем она занимается, и почти не удивился, услышав, что она профессор философии. Рассуждала дама и правда очень красиво, умно и так, что оспаривать не хотелось. Роман уже, пожалуй, готов был согласиться хоть на fish, хоть на meat, только бы его оставили в покое, но дергать стюардессу показалось неловким.
— Я вас утомила? — без перехода уточнила соседка.
Роман улыбнулся и вежливо ответил:
— Нет, что вы, — а потом вспомнил, что лондонский психолог долго и довольно безуспешно пыталась вывести Романа на то, чтобы он прекратил ставить желания и удобство других людей выше собственных, и добавил: — Просто я волнуюсь о здоровье близкого человека, и мне хотелось бы побыть в тишине.
Глаза ирландки расширились, и Роман, мысленно вздохнув, приготовился извиняться за возможную резкость, но женщина отложила пластиковую вилку и накрыла ладонью руку Романа, лежавшую на его колене.
— Мой дорогой, что же ты сразу не сказал? Все будет хорошо. Не волнуйся. Все обязательно будет хорошо.
— Спасибо, — выдавил Роман, чувствуя смесь неловкости и удивления. А еще где-то там было удовлетворение. Оказывается, можно вежливо послать подальше и никто не обидится.
До самого конца полета соседка больше его не трогала, а после того, как он помог ей достать чемодан с багажной полки, обняла на прощание. Это было, пожалуй, даже трогательно.
В здании аэропорта Роман понял, что телефон у него разрядился, и такси пришлось заказывать через сотрудников. Уже в машине Романа озарило, что у него нет ключей от дома деда. Он подумал было поехать к себе, но ключи от дома родителей тоже остались в Москве. Можно было бы понадеяться, что там окажется мама, но Роман вдруг понял, что понятия не имеет, где она сейчас живет. Этот вопрос в разговоре как-то не поднимался. Уйдя из семьи, мама сразу улетела в Сидней с новым мужчиной, но, вернувшись в Лондон, должна же она была где-то жить? Может, у деда?
Приблизительно на полпути к Энфилду Роман усилием воли расслабился, решив, что, если дома у деда никого не окажется, он просто зайдет к Дженкинсам, зарядит телефон и позвонит матери. Составив такое подобие плана на ближайшее время, он наконец выдохнул и, откинувшись на спинку сиденья, принялся смотреть в окно. Левостороннее движение заставило его нервно поежиться. Оказывается, он совершенно от него отвык за последние месяцы. А еще Роман осознал, что он дико, просто сумасшедше соскучился по дому. Здесь не было небоскребов, нависающих над тобой и забирающих у тебя небо, не было многополосных дорог. Родной город казался уютным до кома в горле.
Таксист спросил, откуда он прилетел, и Роман неожиданно для самого себя рассказал о том, что прожил в Москве почти десять месяцев. Водитель стал расспрашивать про Москву, и Роман опять-таки, вопреки своей обычной немногословности, принялся рассказывать о том, что до универа он может дойти максимум за двадцать пять минут, а ехал однажды час. И там везде так. Никогда нельзя угадать, сколько у тебя займет дорога. Он рассказал, что метро закрывается в час ночи, но город не засыпает вообще, и всю ночь по нему носятся машины. И чем больше он говорил, тем меньше понимал, что он вообще делает в этой Москве, но потом вспомнил про Машу и тоже про нее рассказал. Водителю было, наверное, лет пятьдесят. По темнокожим людям Роман плохо определял возраст. Он слушал с улыбкой, а Роман все говорил и говорил, понимая, что только наличие Маши оправдывает его жизнь в Москве. Маши и еще, наверное, Волкова.