– Не могу знать, – пожал плечами унтер-офицер. – Вроде бы тревожности никакой не было у их высокопревосходительства. Час назад от главнокомандующего гонец в сопровождении конной полусотни прибыл. Может, он указания какие привез?
– Понял, – кивнул полковник. – Ладно, господа, сами тут пока все решайте, приду из штаба, обсудим с вами все то, что и кого заботит.
Десяток крытых парусиной фур медленно тащились по старинной, хорошо набитой дороге на северо-восток. На каждой из них сидело по паре нестроевых из интендантских служб полков и отдельных батальонов. Повозки вывозили самое разное военное имущество, ехало в них и с дюжину раненых из тех солдат, что не успели поправиться за прошедшие после сражения три недели. В самой середине обоза катила и фура из егерского полка. Два немолодых солдата, сидя на передке, о чем-то бубнили уже третий час подряд. Осеннее солнце хорошо прогрело воздух, и, лежа на сене, двое раненых егерей мирно сопели.
– Да а чего ждать-то, каптенармус наш далеко, давай ужо, Васятка, сползай, что ли, назад, – кивнул за спину ездовой. – Тама он, в самом дальнем углу под штукой сукна запрятан. До вечера все одно нам еще долго трястись, а так хоть и дорога веселее пойдет.
Немолодой, усатый дядька прополз на корячках внутрь повозки и, протискиваясь вдоль стенки, случайно задел одного из раненых.
– А-а, зараза! Осторожнее ты! – закричал тот, отталкивая интендантского, и зашипел от боли, поглаживая лежащую на перевязи руку.
– Прости, паря! – виновато протянул дядька. – Я ведь не нарошно. Мне это, мне бы к задней стеночке протиснуться. Сильно руку-то зашиб, не кровит?
– Вот и протискивался бы с аккуратностью, чего ты, как сонный барсук, лезешь! – буркнул в ответ раненый. – Ладно, терпимо, лезь далее куда хотел, – и сдвинулся к лежащему рядом соседу.
Усатый пошвырялся на задах и достал из-под сена большой глиняный кувшин.
– Все, все, ляжите спокойно, братцы, более не буду вас тревожить, – проговорил он, проползая обратно к передку. – Вы бы поспали, еще часов пять до большой остановки нам ехать.
Интендантские достали лепешки, сыр и отпили вино прямо из горлышка.
– Эх, и доброе же у Михая вино, – крякнул усатый. – У него даже их благородия его брали, я сам своими глазами это видел. Вот те крест! Осторожно, конечно, чтобы никто не прознал. Вестовой из третьей роты тихонько к Михаю ночью заходил. А вчерась я из дозорной там старшего унтера углядел, смуглый такой, как уж его, у него еще ожог на лице есть.
– Да Федька это, Лужин. Чего ты, Василь, запамятовал, что ли? – воскликнул правящий лошадьми. – Я ведь вместе с ним когда-то в одном плутонге был, это пока мне турки ногу еще не просадили, – и он почесал пятерней ниже колена. – Лихой он солдат, бедовый, а вот же в цельные старшие унтера вышел, сержанствует теперяча. Молодых уму-разуму учит. Сам командир полка, говорят, с ним по дозорному делу советуется.
– Да ладно, ну ты скажешь! – удивился усатый. – С каким-то унтером и цельный полковник советуется?!
– Не какой-то унтер, а самый опытный из всей нашей полковой дозорной службы, – погрозил усатому пальцем ездовой. – Там, может, только лишь сам Тимофей Захарович ему в особливой, пластунской опытности не уступит. Так-то тоже он хорошо вверх пошел. А ведь когда-то с их высокоблагородием вместе в одном Апшеронском полку служил. Я-то, конечно, его уже цельным капралом у нас помню. А теперяча-то вона как – ажно их благородием, господином поручиком Тимоха стал! Не халам балам! Ты бы это, может, угостил ребяток вином? – кивнул он себе за спину. – С нас-то, Василь, не убудет, вона его еще сколько, – и он, сощурив левый глаз, заглянул в горлышко.
– Да давай, а чего, – пожал плечами усатый и, заткнув горлышко сосуда пробкой, осторожно полез на четвереньках вглубь повозки. – Братцы, братцы, вы бы хлебнули красненького маненько. Илья Павлович, врач наш, говорит, что для кроветворения его ежели помалу, то очень пользительно выпивать.
Повозку немного тряхануло на кочках. Обоз, спускаясь в поросшую лесом низинку, ускорился. Лесные заросли подступали здесь к самому краю дороги. Вот первые две фуры достигли самого низа и, медленно переехав через бегущую здесь речушку, потянулись вверх.
«Бах!» – оглушительно громко хлопнул первый ружейный выстрел. Вслед ему раскатистым залпом ударило сразу несколько десятков стволов. Пуля вошла ездовому в голову и расколола ее, словно переспевший арбуз.
– Что такое?! Кто стреляет?! – закричал усатый, застыв посреди повозки с кувшином.
– Все вниз! Турки! – проорал тот раненый, на груди которого виднелась белая перевязь. Схватив лежащую рядом с ним фузею, он вскочил на четвереньки и быстро пополз к задней стенке повозки. Чуть раздвинув парусиновый полог, егерь прицелился и выжал спусковой крючок.