– А ты говоришь «барсук», – выдохнул Чижов, пристраиваясь за стволом дерева. – Лошкарев с Ефимкой бой ведут. А ну-ка, дай гляну, чего у тебя с ухом!
– Болит сильно, – прошипел Коробов, очищая от земли ствол фузеи. – У-у, заразы, чуть ружжо мне не покалечили!
– Ничего, Егорка, самый верх щепой резануло, быстро заживет, – осматривая рану у друга, проговорил с сочувствием Карп. – Кровит только вот сильно, давай из фляги промою!
– Обожди, опосля боя все! Не истеку я пока, – проворчал тот, заканчивая чистку ружья. – Сейчас перезарядимся – и бяжим к ребятам. Слышишь, как бьются?! А ну, как не сдюжат там турка? Когда еще эти казаки сюда подскочат?!
Среди завала хлопали выстрелы, и грохнула еще одна гренада.
Через несколько минут к месту боя подлетел первый казачий разъезд, за ним следом второй. А через полчаса подбежал и плутонг егерей. Из бурелома и с засечной поляны вынесли тринадцать неприятельских тел и пробитого в двух местах пулями егеря.
– Осторожнее, осторожнее, братцы! – покрикивал сам окровавленный Коробов, стоя подле носилок с раненым. – У него бок пробитый! Тихонько Ефимку несите!
Турки еще несколько раз за ноябрь месяц пытались проникнуть за засечную черту, стремясь разведать состояние находящихся здесь русских подразделений. Но каждый раз они натыкались на жалящий точный огонь и откатывались обратно к Измаилу.
Глава 7. Худая весть
– Иван Карпович, к Бугскому казачьему полку обоз завтра поутру выходит, у нас все повозки на ходу? Может, и мы с ним тоже к нашим за озера двинем? – обратился к ветерану лекарь Устинов.
– Как скажете, Венедикт Яковлевич, – отозвался пожилой егерь и отложил в сторону хомут. – Так-то мы с робятами уже все, что было неисправного, починили. Стало быть, все четыре наши лекарские фуры теперяча на ходу. По мелочи вот только с упряжью возимся, где, может, подшить надо или там подправить чего.
– Ну, вот и ладно, – вздохнув, сказал Венедикт, – а то засиделись мы уже при этой Килии. Скорее бы к своим попасть. Полк-то давно уже отсюда ушел. Из семерых тяжелых раненых двое уже на своих ногах начинают ходить, остальные тоже неплохо окрепли, нестрашно и везти их теперь. Дорога вот только после дождей раскисла. Пройдут ли наши фуры по грязи?
– Да куды же они денутся, Венедикт Яковлевич, пройдут, а чего же нет? – откашлявшись, ответил Карпович. – Колеса у них большие, широкие, как раз для такой вот езды. Где-то по обочине проедем, а где, может, и коней побольше в повозку впряжем да из колдобины вытолкаем. К своим ведь и такая дорога за радость будет, пройдем, вы даже не сумлевайтесь.
– Ну, ладно, тогда готовьтесь, Иван Карпович, – кивнул ему лекарь, – спозаранку, как только рассветет, завтра и выедем. Пойду к начальству просить конвой. Вроде и спокойно в округе сейчас, а все же лучше с ним будет.
– Это да, конвой при обозе завсегда нужо-он, – соглашаясь с лекарем, протянул ветеран, – а то чего с нас, с инвалидов взять, какие уж мы бойцы? – постукал он по своей руке-деревяшке.
Вторые сутки тянулся небольшой, в девять повозок обоз на северо-запад. Дорога была грязная и разбитая копытами кавалерии. После первого же дня пути две груженные тяжелыми мешками с овсом телеги сломались и встали для починки. При них осталось пять казаков из конвоя. Оставшиеся восемь дремали в седлах или вели между собой неспешную беседу.
– Чаво это, конвой, что ли? – фыркнул сидящий рядом с Карпычем ездовой. – Они и по сторонам-то даже не глядят, завернутся в свои зипуны и дремлют. Толку-то с них, арнауты и то лучшивее службу несут, я уж даже про драгун и вовсе не говорю.
– Да ладно тебе, Еремей, ворчать, – хмыкнул Карпыч. – Ты лучше гляди, чтобы нам в колдобине опять не застрять. У меня с прошлого выталкивания до сих пор вон в сапогах жижа хлюпает.
– Так ты, Вань, вылил бы ту жижу, чего же мучишься? – спросил ездовой. – Обтер да сухой тряпицей бы ноги обмотал. Уж не мне тебя учить, как это делать надо.
– Ага, как же, найдешь сейчас тут сухую тряпицу, – хмыкнул ветеран. – Я уже и так пару раз наматывал, а что толку-то? Ты же ведь снова в какую-нибудь яму заберешься.