– Тихо, а ну, глянь-ка правее, шагов на пятьдесят вбок! Видишь чего? – дернул за рукав Лаптева унтер.
Тот замер, пристально всматриваясь в открывающийся в предрассветных сумерках вал.
– Ух ты, вижу! – воскликнул стрелок, как видно, разглядев то, про что ему только что говорили. – Пушка тут новая появилась, Велько, а рядом с ней еще вон одна, а ведь до этого утра их здесь не было. Это что же, османы за ночь их сюда затащили и поставили к старым? Выходит, они эту сторону серьезно усиливают, так, что ли, Велько, получается?
– Получается, что так, – проговорил Вучевич, доставая из внутреннего кармана своей егерской куртки дощечку с наклеенным на нее небольшим листом бумаги. – Ага, вот тут, значится, мы сидим, а вот тут на валу новые орудия встали, – сопя от усердия, бормотал он, тщательно вырисовывая новую позицию вражеской артиллерии. – Во-от, Ваня, видишь, уже не зря мы здесь с тобой ночь просидели, четырех турок «того» и даже разведку только что провели. Еще бы парочку хлопнуть напоследок – и можно смело к командиру на доклад.
На валах пошло шевеление, и возле ближнего к егерям орудия, очищая от порохового нагара жерло, засуетились трое топчу.
– Этих бьем? – спросил напарника Лаптев, пристраивая поудобнее ствол штуцера.
– Давай их! – кивнул Велько. – Пока совсем не рассвело. На счет три, чтобы в одно время вместе ударили.
Раз, два, три! Оба нарезных ствола слитно грохнули, и в двух сотнях шагов, чуть правее стрелковой позиции егерей одновременно свалились на землю два тела. Третий топчу отбросил в сторону банник и стремглав нырнул за корзины с землей.
– Вот и еще двоих положили, – бормотал Лаптев, перезаряжая штуцер. – Ох и тесно же здесь, вообще ведь не пошевелиться, а еще и шомполом работать!
На валах в это время слышались тревожные крики, мелькали фигуры и головы турок. Хлопнул один, второй ружейный выстрел, затем еще грохнуло штук пять, и в конце уже басовито рявкнула пушка.
– Наугад пуляют, – усмехнулся Велько, вставляя шомпол в гнездо. – Не заметили они, откуда по ним били, а то бы сюда прилетело. Я же тебе говорил, что на самом рассвете лучше всего стрелять. Вот и бери себе на заметку.
– Лучше-то оно, может, лучше, да и дальний выстрел ведь в сумерках труднее делать, – ответил сербу Лаптев. – Вишь, как все на рассвете сильно расплывается, нас-то оно да, с валов не видать, но и для нас ведь цель шибко размытая. Я сейчас, ежели честно сказать, чуть ли не наугад бил.
– Но ведь попал сослепу-то? – улыбнувшись в темноте, спросил с подковыркой друга Велько. – То-то же! Ладно, сейчас вот эти наверху успокоятся немного, мы резко выскакиваем и бежим. Чай, не успеют сразу нас выцелить, да и далеко уже будет для их ружей. Нам главное – шагов с полсотни резко в самом начале пробежать.
Тем временем совсем рассвело, и обе противоборствующие стороны зашевелились. С русских осадных батарей ударила одна, вторая пушка, глухо бухнула мортира и рявкнул тяжелый единорог. У каждого типа орудия был свой особенный голос, который послужившие свое солдаты хорошо различали. В ответ русской заговорила с валов и османская артиллерия. Начинался очередной день осады.
Пара отборных русских стрелков, сжавшись в скрытом маскировочной сетью окопе, внимательно вглядывалась во вражеские укрепления.
– Ну что, Велько, пора? – выдохнул в ухо напарнику Лаптев. – Чего ты навострился, углядел кого?
– Тихо, Ваня, тихо! – ответил тот товарищу. – Чего-то шевеление какое-то непонятное там идет, левее лощинки шагов на сто и ближе к воротам. А ну, глянь, там корзина, видать, ядром сбитая, а другая подломленная, и с нее камни вниз высыпались.
– А ну-ка?! – заинтересовался Лаптев и, засопев, сдвинул чуть вбок сетку, приоткрывая смотровую щель шире. – Ух ты, вот это да! И точно ведь кто-то сурьезный открылся. Вон, у него еще на тюрбане перья, словно хвост у соседского петуха.
– Точно, видать, начальство османское осадные позиции осматривает, – пробормотал Велько, ловя фигуру в прицел. – Эх, открыт он слабо, если бы еще чуть-чуть вперед бы сдвинулся… Давай-ка мы вместе в него, Ваня, будем стрелять, как только он дальше, за корзину зайдет, у него в проеме весь бок будет виден, вот тогда сразу и бьем.
Оба стрелка с азартом всматривались в групповую цель, мелькающую в трех сотнях шагов от них. Несколько турок в малиновых фесках были прекрасно видны, и уложить их сейчас не составило бы никакого труда. Но нет, им нужна была добыча посерьезнее. Наконец произошло то, чего егеря так ждали. Солидному турку поднесли блеснувшую на солнце подзорную трубу, и он сделал шаг вперед, чтобы опереться на корзину. Его тело полностью открылось в проеме.