— Странно переезжать в таком возрасте, нет?
Она пожала плечами.
— Я была рада.
— Почему?
— Что значит «почему»? Все хотят переехать в Америку.
— Я не хочу. Ни малейшего желания нет.
Смита подозрительно взглянула на него.
— Ясно.
Мохан словно хотел сказать что-то еще, но не решался.
— Что Мина рассказала сегодня? — спросил он.
Смита рассказала о яме с горячими углями и шрамах от ожогов на стопах Мины — выпуклых, продолговатых, как шнур. И с удовлетворением заметила, как задрожала вцепившаяся в руль рука Мохана.
Глава двадцать четвертая
Амми в хорошем настроении. А мне грустно смотреть, на что способен один мешок сахара и мешок риса. Если бы Абдул был жив, амми бы не пришлось работать. После переезда в Мумбаи мы планировали каждый месяц посылать в Бирвад деньги, чтобы Кабир ушел из гаража, где работал механиком, и стал фермером. Через несколько лет амми с Кабиром могли бы тоже переехать в Мумбаи.
Я смотрю на поле за домом, заросшее травой выше человеческого роста. Мы с Кабиром с радостью покосили бы эту траву и приручили бы эту землю. Но теперь это поле пропавшей мечты. Иногда мы с Абру играем в прятки в траве и говорим с призраками двух братьев. Кроме этого поля, у меня есть лишь маленький двор между хижиной амми и моей сгоревшей лачугой, и этот двор — мой мир и моя тюрьма.
Но сегодня после разговора со Смитой во мне всколыхнулось беспокойное томление. Сегодня мне захотелось, чтобы ветер унес меня, как семечко, и заронил в новую землю. Смита сказала, что после суда я могу начать с чистого листа. Но даже если бы мне хватило низости бросить амми одну, куда бы я отправилась? Есть ли на свете место, где при виде моего лица не будут плакать дети? Какой дурак возьмет на работу такую, как я? Нет, мне негде жить, кроме как здесь, где моей жизни пришел конец.
— Столько еды, — говорит амми. — Благослови Аллах этого юношу. Может, сегодня приглашу на ужин Фузию.
Сердце сжимается от этих слов. Фузия — подруга детства амми. В первые четыре месяца после нашей свадьбы, до пожара, когда стены нашего дома сотрясались от смеха и взгляд амми ласкал лица ее сыновей, как крылья бабочки, Фузия приходила каждый день, и они с амми пили чай. Фузия была Абдулу и Кабиру как вторая мама, но ее настоящий сын запретил ей к нам приходить, испугавшись, что несчастье распространится и на его дом. Подарок господина Мохана на миг заставил амми забыть, что для Бирвада мы стали изгоями. Фузия не переступит порог проклятого дома.
Лицо амми темнеет от гнева, когда она вспоминает о своем одиночестве и о том, что застряла в этой хижине с ненавистной невесткой и внучкой, чье сходство с сыном ранит взгляд, как терновый шип. Но она быстро приходит в себя.
— Нам больше достанется, — утешает себя она. — Фузия ест как слон. Всегда была обжорой. — Она начинает планировать, что приготовить на ужин, потирает живот, точно еда уже у нее в желудке. Абру смотрит на нее с опаской, готовая убежать и укрыться в объятиях матери, если ее начнут ругать. Амми обещает сварить ей рисовый пудинг, и так я узнаю, что господин Мохан, должно быть, оставил ей и денег. Иначе как она купит молока?
Вдруг амми возьмет Абру на рынок, и тогда я смогу спокойно заняться единственным, что приносит мне радость, — помечтать о моем Абдуле. Лишь в мечтах я могу хорошенько разглядеть его лицо. Я уже начала его забывать; оно как лунный лик, поднявшийся высоко на небо. Я стыжусь своей короткой памяти. Что за жена не помнит, как выглядит муж?