Честь

— Да, — ответил он. — Я люблю тебя.

— И я тебя.

Вернувшись в зал ожидания, Смита села напротив семьи с двумя детьми. Улыбнулась измученной матери, которая одна присматривала за двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой, пока муж прогуливался по залу, потягивался и лениво зевал. Женщина смущенно улыбнулась в ответ.

— Первый раз лечу в Америку, — с сильным акцентом сказала она по-английски.

— Красивые у вас дети, — проговорила Смита. — Сколько им лет?

— Сыну пять. А дочке два.

Смита кивнула и закрыла глаза; события дня дали о себе знать. Утром они повели Абру в висячие сады; там девочку заворожил танцующий медведь, обученный цирковым фокусам. Потом они вернулись в квартиру Зарины и оставили ей девочку. Женщина не скрывала своего разочарования и неодобрения и почти не разговаривала со Смитой.

— Счастливого пути, — натянуто произнесла она, провожая Смиту с Моханом в аэропорт.

Смита решила выпить кофе. Повернулась к женщине с детьми и указала на свой чемодан.

— Не могли бы вы последить за моими вещами? Я возьму кофе. — Тут она поняла, что никогда не попросила бы об этом незнакомого человека в США после событий 11 сентября. Но ей казалось, что индийцы еще не научились не доверять никому, в отличие от американцев, подозревавших в каждом встречном террориста.

Женщина кивнула.

— Конечно.

Вернувшись, Смита увидела, что дочка женщины опрокинула ее чемодан и уселась на него верхом.

— Простите, — принялась извиняться мать. — Эти дети…

Смита улыбнулась.

— Ничего страшного.

«Если бы вы знали, в каких переделках побывал этот чемодан, — подумала она, — то поняли бы, что ему уже ничего не страшно».

Смита сидела и потягивала растворимый кофе. За обедом она тоже пила кофе. Мохан сидел напротив; они почти не разговаривали. Она чувствовала, как он отдаляется, переносит свои чувства на Абру. И хотя ей было обидно, она завидовала умению Мохана любить так просто и бескорыстно. Мохан, Абдул, Мина… Они принадлежали к другому племени — племени людей, готовых всем рискнуть ради любви. Она тоже могла бы стать такой, если бы Сушил не нанес ей непоправимую травму, когда ей было двенадцать. Она увидела перед собой его грозное лицо, вновь услышала, как он с собственническим видом разглагольствует, и закрыла глаза, отгоняя воспоминание.

Что-то горячее пролилось ей на ногу, и Смита вскрикнула. Открыла глаза и увидела расплывающееся на брюках кофейное пятно и девочку, которая засмеялась и убежала. Она приподняла прилипшие к ноге брюки, а мать тем временем вскочила и схватила дочь. Девочка истошно завопила, и этот звук тут же перенес Смиту в ту страшную ночь, когда они бежали из Бирвада и Абру кричала. Смита заставила себя сосредоточиться на настоящем. Ребенок бился в истерике, а отец, стоявший в другом конце зала, с разъяренным видом шагал к семье.

Испугавшись его перекошенного злостью лица, Смита встала и преградила ему дорогу.