— Чокри, чуп[42]! Так нас растила мама. В память о ней…
— Мамы больше нет. И жила она в другое время. В Мумбаи и Дели все женщины работают. Мы молодые. Почему мы должны сидеть дома, как старухи? На фабрике хорошо платят. И работа легкая.
— Братья никогда не разрешат…
— Да кто их спросит? — Радха разозлилась; это ее сердитое лицо я помнила еще со времен, когда она была малышкой. — Хочу есть яйца каждый день! Разве Говинд нароет мне яйцо на своем поле? Если нет, пусть попробует меня остановить!
От страха у меня скрутило живот. У Говинда плохой характер. А после смерти отца он стал главой семьи.
— Давай я с ним поговорю, — предложила я. — Но если он откажет…
Радха нетерпеливо встряхнула головой, словно мои слова были комарами и ей пришлось их отгонять.
— Откажет — все равно пойду работать. Плевать я хотела.
— Сестренка, — я повысила голос, — это же наш старший брат. Его слово — закон.
— Нет. Я пойду работать, даже если мне запретит сам премьер-министр Нарендра Моди.
Если бы Радха знала, к чему нас приведет ее упрямство, она бы, может, и нашла способ усмирить свои амбиции и мы бы ни шагу не ступили из деревни. Традиции — они же как яйца: разбив, обратно в скорлупу не положишь.
Глава четырнадцатая
— Скажу одно об этом мотеле, — пробормотала Смита с набитым ртом, — кормят тут отменно.
Мохан взглянул на нее с нечитаемым выражением лица.
— Что? — спросила она.
— Мне просто нравится смотреть, как ты ешь. Женщины часто… Не знаю, йар. Обычно женщины в мужской компании едят, как птички. А ты, видно, не стесняешься.
— Работа у нас такая: когда есть еда, надо есть. — Смита взглянула на часы и положила вилку. — Нам ведь скоро ехать?
— Да.
Они выехали с территории мотеля и обогнули кур, переходивших дорогу, — Смита при виде их улыбнулась. Тут ей в голову пришла мысль.
— Как думаешь, клерк ничего не заподозрил, когда ты два дня подряд заказывал по две бутылки пива в номер? — спросила она.