Глава тринадцатая
От громкого стрекота швейных машинок на фабрике, где мы работали с Радхой, после смен у меня болела голова. По вечерам, после десятичасового рабочего дня, мы шли домой, и Радха несла контейнер с обедом. Но если я смела пожаловаться Говинду, он тут же набрасывался на меня. «Вот что бывает с женщинами, которые занимаются мужской работой, — говорил он. — Ты так низко пала; ни один уважающий себя мужчина на тебе не женится. А после того как вы с Радхой устроились на работу и опозорили нашу семью, мы и Арвинду не сможем подыскать подходящую партию. Вся деревня плюет нам в спину, потому что наши сестры превратили своих братьев в евнухов!»
Сначала мне казалось, что Говинд прав. Наша деревня существовала более ста лет. За это время лишь мы с Радхой осмелились бросить вызов традиции и пойти работать. Говинд жаловался, что даже маленькие дети смеялись за его спиной. А старики, что весь день сидели, пили чай и сплетничали, советовали ему взять кнуты для скота и выпороть нас как следует, пока не начнем слушаться. «Бабе и волу порка полезна», — говорили они.
Пришел Рупал и предостерег, что если мы будем с утра до вечера шить мужские джинсы, то сами превратимся в мужчин. Я ему поверила, но Радха покачала головой. «Не слушай этого идиота, диди, — сказала она. — Он просто завидует, потому что мы зарабатываем больше, чем он своим колдовством».
Но я все же сомневалась. Все в деревне твердили, что Рупал умеет колдовать, а еще у него якобы был специальный мобильный телефон, с помощью которого он мог звонить прямо Богу. Все, что Бог ему говорил, он передавал нам. «Но что если он прав?» — спросила я сестру.
Радха взяла меня за руку и поднесла ее к моей же груди. «Пощупай эти спелые манго, — ответила она. — Разве у мужчин такие есть?»
Если у меня и были сомнения, женщина я или превращаюсь в мужчину, то они пропали в день, когда Абдул начал работать на фабрике. Когда он улыбнулся и произнес: «Намасте. Меня зовут Абдул» и взглянул на меня своими глазами цвета слабо заваренного чая, мое тело затрепетало. Он смотрел на меня так, будто видел меня насквозь и знал обо мне то, чего не знала даже Радха. Я затрепетала от счастья и тут же прокляла судьбу: Господь решил сыграть со мной злую шутку. По его имени и молитвенной шапочке я поняла, что он мусульманин. Индуистка и мусульманин вместе быть не могут — эту незыблемую истину в наших краях знали все.
В первый рабочий день мне пришлось показать Абдулу, как мы подшиваем рубашки. Но не успела я закончить объяснения, как он сказал: «Я это умею. Нет проблем. Я хорошо шью». Он взял из моих рук стопку рубашек, и я заметила, что пальцы у него длинные и тонкие и словно созданы для игры на шахнае[41]. Или для того, чтобы ласкать женское тело. Щеки мои загорелись; я ущипнула себя, чтобы порочные мысли не лезли в голову. Пожалуй, мои братья были правы: работая бок о бок с незнакомыми мужчинами, я стала дурной женщиной.
Я поспешила назад на рабочее место. Но через несколько минут не удержалась и посмотрела налево, где через ряд от меня сидел Абдул. Он повернулся к соседу, и я смогла разглядеть его черты. Волосы у него были черные и блестели, как вороново крыло. Кожа гладкая и темная, как камень. Работая, он нагибался от шеи, а спина оставалась прямой, как стена. Уже через полдня он со всеми подружился. Работал быстро; хоть я и сидела за два ряда от него, я видела, как умело он шьет. И даже во время работы он шутил и смешил всех вокруг. Никто не верил, что это его первый день. С его приходом над нашей темной фабрикой словно повисла радуга. Однажды он услышал, как я смеюсь, повернулся и незаметно мне подмигнул. Никто этого не видел. Через некоторое время я увидела, что к нам идет бригадир, и громко кашлянула, чтобы предупредить Абдула. Я испытывала к нему то же чувство, что к Радхе, — желание защитить. Мне хотелось уберечь этого юношу, которого я только что встретила, так же, как хотелось уберечь свою сестру. Впервые с того дня, как мы устроились на фабрику, мне захотелось сказать сестре спасибо за то, что заставила меня пойти работать. Словно порыв ветра распахнул окошко в моем сердце, туда влетела певчая птичка и свила гнездо. Я знала, что лучше бы мне прогнать ее, но поделать ничего не могла. Впервые в жизни у меня появилось что-то, что мне захотелось сохранить.
Радха работала в отделе женской одежды и шила одежду для американских леди. Она первой узнала про фабрику. Как-то раз прибежала домой, сияя от радости.
— Диди, диди, слушай! В Навангаре открылась новая швейная фабрика. Платят хорошо. Я подала заявку!
Я подметала пол и замерла с метелкой в руке.
— Какую заявку?
— На работу. — Она нетерпеливо взглянула на меня.
— Сестричка, да ты в своем уме? Знаешь же, что женщинам работать нельзя. В нашей деревне хоть кто-нибудь когда-нибудь работал вне дома?
Радха нахмурилась.
— И что же, продолжать голодать? Мы с Говиндом дни напролет работаем в полях, но без дождей какой в этом прок? А Арвинд — чем занимается этот никчемный? Слоняется без дела, пьет, путается под ногами, когда ты пол метешь и убираешься.
— Радха, — сказала я. — Ты нужна Говинду на ферме, на? Кто станет ему помогать, если тебя не будет?
Она даже не дала мне договорить.
— Ферма слишком мала и не может нас прокормить. А Говинд и сам справится. Или пусть Арвинд бросает пить и идет помогать. Мне надоело вечно ходить голодной! Работаю не меньше братьев, но едят они первыми! А стоит нам купить яиц или козлятины, все достается им. Почему?