— Нет маленьких игр, Энтони. Ты был со мной все это время, неужели ты не понял? Важно каждое действие. Особенно игра.
— Меня не волнует то, что ты говоришь. Все слова, только слова.
— Я тебя презираю, — бросил Европеец.
Грязное лицо Брира, обращенное к нему, выразило то ли тревогу, то ли раскаяние. Европеец чувствовал, что сейчас у него есть преимущество, но что-то заставило его насторожиться. В свое время Мамолиану служили и более отвратительные типы. Бедный Константин, например, чьи посмертные аппетиты простирались куда дальше поцелуев. Почему же Брир его беспокоит?
Святой Чад разобрал одежду: вот эти ремень и галстук подойдут Мамолиану.
— Привяжи его к кровати.
Чад едва смог коснуться Брира, хотя тот не сопротивлялся. Он согласился поиграть в наказание; идиотическая ухмылка все еще кривила его лицо. Его кожа под рукой Чада была рыхлой, как будто мышцы под лоснящейся поверхностью обратились в желе и гной. Святой старательно трудился, пока как пленник развлекался разглядыванием мух, кружащих по орбите его головы.
Через пять минут руки и ноги Брира были надежно закреплены. Мамолиан кивнул в знак удовлетворения.
— Отлично. Ты можешь идти к Тому в машину. Я спущусь через несколько секунд.
Чад почтительно удалился, на ходу вытирая руки о носовой платок. Брир все еще созерцал мух.
— Я должен тебя покинуть, — сказал Европеец.
— Когда же ты вернешься? — опросил Пожиратель Лезвий.
— Никогда.
Брир улыбнулся.
— Значит, я свободен, — заметил он.
— Ты мертв, Энтони, — ответил Мамолиан.
— Что? — Улыбка Брира стала таять.
— Ты мертв с тех пор, как я нашел тебя висящим под потолком. Может быть, ты предчувствовал мой приход и убил себя, желая сбежать от меня. Но ты был мне нужен. Поэтому я дал тебе немного жизни, чтобы использовать для моих целей.
Улыбка Брира исчезла.
— Вот почему ты не чувствуешь боли — ты ходячий труп. Твое тело изнашивается, поэтому ты так страдал от жары. Но теперь все кончено. Полностью предотвратить гниение было невозможно, но я сделал разложение медленным.