Но Уайтхед ждал большего. Его глаза поблескивали.
— Я не молюсь, если вы это имеете в виду, — продолжил Марти.
— Даже перед судом не молились? Чтобы замолвить словечко перед Всевышним?
В его вопросах не было ни насмешки, ни злорадства. Марти снова ответил честно:
— Я не помню точно… Думаю, тогда я наверняка что-то говорил, да. — Он остановился. Облака закрыли солнце. — Ничего хорошего это мне не принесло.
— А в тюрьме?
— Нет, никогда не молился. — В этом он был уверен. — Ни разу.
— Но есть же в Уондсворте богобоязненные люди?
Марти вспомнил Хеселтина, с которым делил камеру несколько недель в самом начале срока. Тюремный старожил Тин провел за решеткой больше времени, чем на свободе. Каждый вечер, прежде чем заснуть, он с варварским произношением бормотал в подушку «Отче наш»:
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое… — Не понимая ни слов, ни смысла, он просто проговаривал молитву наизусть, возможно, каждый вечер в течение своей жизни, пока его развращенный дух мечтал о спасении. — Ибо Твое есть царство и сила и слава вовеки. Аминь.
Об этом ли говорил Уайтхед? Звучало ли в молитве Хеселтина уважение к Творцу, благодарность за Творение или хотя бы предчувствие Суда?
— Нет, — ответил Марти. — По-настоящему богобоязненных я не видел. Потому что какой смысл…
Внезапно пришедшая на ум мысль была более серьезной, и Уайтхед ждал ее с терпением стервятника. Но слова не шли с языка Марти, отказываясь быть произнесенными. Старик подтолкнул их:
— Почему нет смысла?
— Потому что все это — стечение обстоятельств, несчастный случай. То есть все случайно.
Уайтхед едва заметно кивнул. Последовало долгое молчание, затем старик спросил:
— Ты знаешь, почему я выбрал тебя, Марти?
— Нет.
— Той ничего не говорил тебе?
— Он сказал, что я справлюсь с этой работой.