Бедный Енох

Москва была безлюдной и пустой. На улицах людей не было вообще, и мне было понятно, что дело тут было совсем не в позднем времени, а в том что мы были как будто в некоем ином измерении, в том, где люди с их суетой вообще отсутствуют, от чего это иное измерение выглядит мрачным, и наполнено странными и пугающими звуками.

* * *

Едва же мы прибыли, со всех сторон стекаясь по улицам и переулкам, появляясь из темных теней домов и двигаясь параллельно тускло светящих линий фонарей стали сходиться ангелы и демоны, и их лица выражали искренний интерес к происходящему, а глаза просто горели любопытством!

— Боже мой! — тихо прошептал я тогда сам себе — это же именно то, что я когда-то назвал болезненными галлюцинациями, от которых, мне казалось, я смог избавиться!

Пока же Семъяза развернув крылья что-то вещал собиравшимся вокруг толпам, я попытался скрыться, но радостно гогочащая толпа бесов, схватив меня, вернула обратно.

— Вот! Сей! — заорал, на грани срыва голоса, Семъяза — тот, о хитрости которого среди нас ходят легенды! Великий проныра! Но я покажу вам, насколько он на самом деле жалок в своем падении!

Гул любопытной толпы всякого рода нежити — и торжествующих в предвкушении зрелища бесов, и холодно-безучастных ангелов нарастает, и, вдохновляясь вниманием, Семъяза все больше распаляется:

— Видите его? Он всегда вам казался сильным и многомудрым? Но что теперь его мудрость, если он будет выступать не в союзах, хитростью им заключенных с другими, но сам по себе? Что он будет представлять из себя тогда, когда останется сам по себе, без поддержки?

Толпа загудела еще больше:

— Вот! — Семъяза вскидывает крылья и руки вверх — для того, чтобы разобраться мне свыше позволили стряхнуть с этого все, что дает ему силы, что не его, и получено им за счет хитрости и обмана!

И тут меня прибивает к земле, и я падаю…

Мне на плечи будто возложили тяжкий груз, и я снова стал чувствовать, то, чего я так боялся, то, из-за чего, как иногда думал, чуть было не покончил с собой.

Я услышал торжественную музыку, исходящую от самого сердца Семъязы, музыку, которая повергла меня в панику.

* * *

Тут толпа бесов начинает громко хохотать, а ангелы, как мне показалось, стали переговариваться, пока от их стоящей немного особняком группы не отделился один, который ушел, всего в несколько секунд исчезнув в темноте тени одного из проулков.

Семъяза бьет меня когтем в темечко, так что его удар по моей голове отдается в моем мозгу низким колокольным звоном:

— Мы заставим тебя вернуться к начатому! — кричит он, уже охрипшим голосом мне, но при этом понятно, так, чтобы слышали и все собравшиеся на это зрелище — ты скажешь правду, о которой умолчал на Ермоне, возьмешь свою вину на себя и воздашь должное тем, кто этого заслуживает, вернув несчастных ожидавших тебя веками в их истинное достоинство!

Бесы одобрительно гудят, а ангелы немного испуганно переглядываются:

— Признаешь ли ты свою вину? — Семъяза хватает меня за плечи и встряхивает — признаешь ли ты, что ты отступил от господа, совратил на то же своих товарищей и после предал их, а сам скрылся?

Я отвечаю, и голос мой пищит, как у раненной мыши, что совершенно не понимаю, в чем дело, и видимо за это Семъяза начинает трясти меня, как трясут иногда дерево, за тем, чтобы с него падали плоды:

— Я даю тебе последнюю возможность признаться и облегчить сою вину раскаянием — засипел он — признаешь ли ты, отступник Ермона, что впал в грех, соблазнившись путем сатаны, подбил на тоже самое своих преданных тебе товарищей — и потом их предал?

А я опять о том же: