Она пришла взвинченная, что было нормально, и при этом донельзя расстроенная, чего он не понял, поскольку раньше с ней такого не случалось. К тому же он перечитывал повесть Джеймса Дикки «Избавление», вновь упиваясь мастерством, с которым Дикки сумел, по крайней мере, в этом произведении, передать прозой свою поэтическую чувственность. Он как раз подбирался к финалу, где несчастные байдарочники пытаются скрыть то, что сделали с ними и что сделали они сами. Он понятия не имел, что Эллен только что пришлось отчислить из команды Шону Дисон, что они сцепились в тренажерном зале на глазах у всей баскетбольной команды – и вдобавок мужской баскетбольной команды, ждавшей очереди потренироваться, хотя проку от их тренировок было мало, что Шона Дисон потом пошла на улицу, выбрала камень потяжелее и запустила им в лобовое стекло машины Эллен, за что ее наверняка отстранят от занятий, пусть даже временно. Он понятия не имел, что Эллен сейчас страшно переживает и винит во всем себя, потому что «вела себя не по-взрослому».
Он слышал эту фразу – «Я должна вести себя как взрослая» – и повторил: «Само собой», – раз пять или шесть, чем окончательно вывел из себя Эллен Сильверман. Она вырвала у него книгу и запустила через всю комнату со словами, которые продолжали звучать у него в ушах весь следующий месяц, проведенный в одиночестве:
– Почему ты не можешь читать на компьютере, как все нормальные люди?
– Она что, так и сказала? – не поверил Дон Оллман, и его слова вывели Уэсли из транса. До него вдруг дошло: он только что рассказал обо всем своему коллеге. Не собирался, но рассказал. И пути назад не было.
– Да. А я ответил, что это первое издание и его подарил мне отец, и обозвал ее неграмотной сукой.
Дон Оллман утратил дар речи и лишь смотрел на Уэсли.
– Она ушла, – с горечью продолжил тот. – И с тех пор мы с ней не виделись и не разговаривали.
– И ты даже не позвонил извиниться?
Уэсли пытался, но все время попадал на автоответчик. Он хотел съездить к ней – Эллен арендовала у колледжа дом, – но подумал, что она запросто может ткнуть ему вилкой в лицо… или еще в какое-нибудь место. Кроме того, он не считал, что один виноват в случившемся. Она не дала ему «Я ИГРАЮ КАК ДЕВЧОНКА».
Какое-то время Дон Оллман молчал, барабаня пальцами по узкой груди. Ноябрьский ветер гонял по внутреннему дворику сухие листья. Наконец Дон спросил:
– А эта штука как-то связана с уходом Эллен? – Он показал на новую электронную игрушку Уэсли. – Наверняка да, так ведь? Ты решил, что будешь читать на компьютере, как все люди. Зачем? Чтобы вернуть ее?
– Нет, – соврал Уэсли, поскольку не хотел говорить правду. Он и сам этого до конца не понимал, но желал задеть ее. А может, посмеяться над ней. Или что-то в этом роде. – Отнюдь. Я просто осваиваю новые технологии.
– Ну да, – хмыкнул Дон Оллман. – А я – новый поэт-лауреат.
Машина Уэсли была на стоянке «А», но он решил прогуляться две мили до дома пешком, что часто делал, когда хотел подумать. Он неторопливо шагал по Мур-авеню, сначала мимо студенческих клубов, потом жилых домов – из всех окон ревел рок и рэп, – а потом мимо баров и кулинарий, служивших системой жизнеобеспечения всех маленьких колледжей Америки. Здесь же располагался и книжный магазин, который специализировался на продаже подержанных книг и прошлогодних бестселлеров за полцены. Он выглядел неухоженным и заброшенным, да и покупатели сюда заглядывали редко.
Под ногами шуршали сухие листья. Портфель бил Уэсли по колену. В портфеле лежали учебные тексты, книга, которую он сейчас читал для удовольствия («2666» Роберто Боланьо), и толстая записная книжка в переплете с красивой обложкой под мрамор. Это был подарок Эллен ему на день рождения.
– Сюда ты будешь записывать мысли для своей книги, – сказала она тогда.
Это было в июле, когда дела еще шли отлично и почти все разъехались из кампуса на каникулы. В толстой записной книжке было более двухсот страниц, но записи он сделал лишь на одной.
«МЫСЛИ ДЛЯ РОМАНА!»
– было выведено печатными буквами наверху этой страницы.
Ниже он просто написал: