Лавка дурных снов

От этих слов ему стало тоскливо. С тех пор как ушла Эллен, практически все повергало его в уныние. Если он не хандрил, то обязательно злился.

– Ну конечно! А президент Обама назначит меня своим новым поэтом-лауреатом! – Дон показал на заваленный бумагами стол Уэсли, где на учебнике «Американские мечты» лежал «Киндл». Учебник Уэсли использовал для курса «Введение в американскую литературу». – Есть толк от этой маленькой фиговины?

– Есть, – ответил Уэсли.

– И она заменит книги?

– Никогда, – заверил Уэсли. Но сам он уже начинал испытывать сомнения.

– Я думал, что они бывают только белого цвета, – удивился Дон Оллман.

Уэсли смерил Дона таким же высокомерным взглядом, каким на него самого смотрели на заседании кафедры, когда его «Киндл» впервые появился на публике.

– Ничего не бывает только белого цвета, – заявил он. – Это Америка!

Поразмыслив, Дон Оллман произнес:

– Я слышал, вы с Эллен расстались.

Уэсли только вздохнул.

До их разрыва четыре месяца назад Эллен была его вторым другом, причем имевшим немало достоинств. Понятно, что она не работала на кафедре английского языка, но сама мысль оказаться в постели с кем-то из коллег по кафедре – даже с Сюзанной Монтанаро, которая была еще ничего, – повергала его в ужас. Ростом Эллен была пять футов два дюйма (глаза синие!), стройная, с копной коротких вьющихся черных волос, делавших ее похожей на эльфа. У нее была потрясающая фигура, и целовалась она очень страстно, «как дервиш». (Уэсли никогда не целовался с дервишем, но мог себе это представить.) В любви она не знала устали.

Однажды, обессиленный, он откинулся на спину и произнес:

– Мне никогда не сравниться с тобой в постели.

– Будешь еще так говорить, и надолго в ней точно не задержишься. С тобой все в порядке, Уэс.

Но он подозревал, что нет. Он подозревал, что был… так себе.

Однако конец их отношениям положили вовсе не оставлявшие желать лучшего сексуальные возможности Уэсли. И не то, что Эллен была вегетарианкой и на День благодарения ела соевую индейку. И не то, что иногда после секса она начинала рассуждать о тонкостях обводки, перепасовке или неспособности Шоны Дисон освоить прием, который Эллен называла «старой садовой калиткой».

Эти монологи нередко погружали Уэсли в глубокий, сладкий и освежающий сон. Он считал, что причиной был ее ровный, спокойный голос, столь разительно отличавшийся от не всегда пристойных одобрительных возгласов, которые она издавала во время секса. Эти вопли на любовном ложе были громкими и пронзительными, как команды «Пасуй!» или «Двигайся!», которые она выкрикивала во время матчей, носясь как угорелая взад-вперед вдоль площадки. Время от времени Уэсли приходилось слышать в постели даже призыв «Заколачивай!».

В определенном смысле они отлично дополняли друг друга, по крайней мере, некоторое время: она была раскаленным металлом только что из горна, а он – в окружении книг в своей квартире – водой, которая его остужала.

Проблема возникла из-за книг. И из-за того, что он обозвал ее неграмотной сукой. Прежде он никогда в жизни не обзывал так женщин, но она вывела его из себя и взбесила так, как никто и никогда в жизни. Возможно, он и в самом деле посредственный преподаватель, как говорил Дон Оллман, и роман, который в нем жил, так и останется ненаписанным (словно зуб мудрости, который не вырастает, но и не может загнить, подцепить инфекцию и потребовать дорогого – и болезненного – лечения), однако книги он любил. Книги были его ахиллесовой пятой.