Один из моих вымышленных собратьев по перу в одном из ранних романов – кажется, Бен Миерс в «Жребии Салема» – утверждает, что не стоит говорить о произведении, которое собираешься написать. «Это все равно что выплеснуть сюжет на землю» – именно так он выражается. Однако иногда, особенно если я исполнен энтузиазма, мне трудно следовать своему же совету. Как, например, в случае с рассказом «Мистер Симпатяшка».
Когда я в общих чертах изложил идею одному из друзей, он внимательно выслушал меня, а затем покачал головой.
– По-моему, ты не сможешь сказать что-то новое о СПИДе, Стив. – Он помолчал и добавил: – Особенно как натурал.
Нет. И нет. И еще раз нет.
Терпеть не могу заявлений, что нельзя написать о том, чего сам не испытал, и не только потому, что эти утверждения накладывают ограничения на человеческое воображение, которое по умолчанию безгранично. Эти заявления также предполагают, что ты не можешь измениться. Я не согласен с этим, поскольку данный посыл прямиком ведет к заключению, что настоящие изменения нам недоступны, и эмпатия тоже. Этот посыл опровергается фактами. Как и дерьмо, перемены случаются. Если британцы смогли помириться с ирландцами, значит, нужно верить, что есть шансы, что когда-нибудь израильтяне договорятся с палестинцами. Перемены происходят лишь в результате напряженной работы, и с этим, думаю, согласятся все, но одной работы недостаточно. Также требуется мощный скачок воображения: а каково это – в действительности оказаться на чьем-то месте?
Да, и вот еще что. Я отнюдь не хотел писать рассказ о СПИДе или нетрадиционной ориентации – они стали лишь опорными точками сюжета. На самом деле мне хотелось написать о мощной силе полового влечения. Сила эта, как мне кажется, доминирует над людьми любой ориентации, особенно в молодости. В какой-то момент – вечером прекрасным или не очень, в месте подходящем или неудачном – желание вспыхивает и становится неодолимым. Осторожность забыта. Благоразумие сходит на нет. Риск больше не имеет значения.
Вот об этом-то я и хотел написать.
I
Дэйв Калхаун помогал Ольге Глуховой собирать Эйфелеву башню. Они занимались этим шесть дней с самого утра – с самого раннего утра – в общем зале отдыха пансионата для престарелых «Озерный вид». Там были и другие: старики встают рано. Огромный плоский экран в дальнем конце зала с половины шестого вещал обычную чушь канала «Фокс ньюс», и небольшая группка «постояльцев» таращилась на него, разинув рты.
– Ага, – сказала Ольга. – Вот это-то я и искала.
Она вставила отрезок балки на нужное место посреди шедевра Гюстава Эйфеля, созданного, если верить надписи на обороте коробки, из металлолома.
Дэйв услышал за спиной стук трости и поздоровался, не поворачивая головы:
– Доброе утро, Олли. Ты нынче рано.
В молодости Дэйв никогда бы не поверил, что сможет узнавать кого-то просто по стуку трости, но в молодости он и представить себе не мог, что закончит свой земной путь там, где слишком многие пользовались тростями.
ebooksa