Лавка дурных снов

– Именно так, и мой брат заберет их, если они останутся в моих вещах, когда я умру. Что я и сделаю, причем довольно скоро. Возможно, сегодня ночью. В ближайшие несколько дней – наверняка. – Дэйв не знал, что ответить. Олли продолжил тем же терпеливо-снисходительным тоном: – Мой брат Том не стоит даже пороха, который потребуется, чтобы запулить в его задницу. Ему я этого никогда не говорил, это было бы жестоко, но тебе говорил, и не раз. Разве нет?

– Ну… да.

– Я тянул и содержал его, а он тем временем развалил три дела и два брака. Полагаю, это я тебе тоже говорил много раз. Разве нет?

– Да, но…

– Я преуспевал и удачно вкладывал деньги, – продолжил Олли, трогаясь с места и принимаясь выстукивать тростью свой личный код: тук, тук-тук, тук, тук-тук-тук. – Я принадлежу к пресловутому одному проценту, столь поносимому либеральной молодежью. Это позволило мне комфортно прожить здесь последние три года, не переставая играть роль подушки безопасности для моего младшего брата. Слава богу, для его дочери мне эту роль играть не приходится. Судя по всему, Марта сама зарабатывает себе на жизнь. Что отрадно. Я составил завещание, правильно и по всей форме, и в нем я все сделал правильно. По-семейному правильно. Поскольку у меня нет ни жены, ни детей, все отойдет Тому. Кроме этого. Это – тебе. Ты был и остаешься моим хорошим другом, так что, пожалуйста, прими эти часы.

Дэйв задумался, решил, что вернет их, как только его друг перестанет терзаться предчувствиями смерти, и взял часы. Открыл крышку и с восхищением посмотрел на циферблат. Часы показывали шесть двадцать две – минута в минуту, насколько он мог судить. Секундная стрелка бегала по собственному маленькому кругу над цифрой 6.

– Их несколько раз чистили, но ремонтировали лишь однажды, – продолжил Олли, возобновив свой неспешный променад. – По словам дедушки – в тысяча девятьсот двадцать третьем году, когда мой отец уронил их в колодец на нашей старой ферме в Хемингфорде. Представляешь? Им больше ста двадцати лет, а чинили их только один раз. Сколько людей на земле могут похвастаться этим? С десяток? А может, всего пятеро? У тебя два сына и дочь, верно?

– Верно, – ответил Дэйв. В последний год его друг слабел прямо на глазах, от волос остался лишь младенческий пушок на покрытом старческими темными пятнами черепе, но голова у него работала чуть лучше, чем у Ольги. Или у меня, признался он самому себе.

– В моем завещании этих часов нет, но они должны фигурировать в твоем. Уверен, что ты в равной мере любишь всех своих детей, ты из этой породы, но симпатия – это совсем другое, так ведь? Оставь их тому, кому симпатизируешь больше всех.

Значит, Питеру, подумал Дэйв и улыбнулся.

В ответ то ли на улыбку, то ли на мысли Дэйва Олли немного растянул губы, обнажив оставшиеся зубы, и кивнул.

– Давай-ка присядем. Я что-то выбился из сил. Теперь это случается быстро.

Они устроились на скамейке, и Дэйв попытался вернуть часы. Олли нарочито театральным жестом выставил руки вперед. Это выглядело весьма комично, и Дэйв рассмеялся, хотя понимал, что дело серьезное. Куда серьезнее нескольких пропавших элементов пазла.

Восхитительно пахли цветы. Когда Дэйв Калхаун задумывался о смерти – совсем уже близкой, – он больше всего сожалел о грядущей утрате целого мира ощущений и его обычных радостей. Вид ложбинки меж женских грудей. Соло на ударных Кози Коула. Вкус лимонного пирога с меренгами. Аромат цветов, которых он не мог назвать, но которые его жена перечислила бы без запинки.

– Олли, возможно, ты и умрешь на этой неделе. Видит бог, здесь все одной ногой стоят в могиле, а другой – на банановой кожуре, но ведь никто наверняка не ведает ни дня, ни часа. Не знаю, может, тебе приснился дурной сон, или черная кошка перебежала дорогу, или еще что, но все эти предчувствия – полная чушь.

– У меня не просто было предчувствие, – ответил Олли. – Я его видел. Я видел мистера Симпатяшку. За последние две недели он появлялся несколько раз. И всегда все ближе и ближе. Очень скоро он зайдет ко мне в комнату – и конец. Я в общем-то не возражаю. Даже жду этого визита. Жизнь – прекрасная штука, но когда живешь слишком долго, устаешь раньше, чем она закончится.

– Мистер Симпатяшка, – повторил Калхаун. – Что еще за чертов мистер Симпатяшка?

– Это не он сам, – произнес Олли, словно не слышал вопроса. – Это его некое совокупное представление, образ. Квинтэссенция времени и места, если угодно. Хотя когда-то реальный мистер Симпатяшка действительно существовал. Мы с друзьями так прозвали его в тот вечер в клубе «Хайпокетс». Я так и не узнал его настоящего имени.

– Что-то я не понимаю.

– Послушай, ты же знаешь, что я гей, так ведь?