Лавка дурных снов

Кэт убрала руки с его ноги, и она вернулась в горизонтальное положение. Десять градусов. Возможно, двенадцать. А сколько шума! Иногда она задирала ее на пятнадцать, а левую ногу, находившуюся в чуть лучшем состоянии, выгибала до двадцати градусов, прежде чем он начинал вопить, как плаксивый ребенок, увидевший шприц в руке школьной медсестры. Якобы виновные в лживых обещаниях врачи никогда не внушали ему ложных надежд. Его предупреждали, что будет очень больно. Кэт стала молчаливым свидетелем нескольких таких консилиумов. Доктора не скрывали, что он сполна хлебнет боли, пока наиболее важные сухожилия, укоротившиеся при катастрофе и теперь намертво закрепленные фиксаторами, не вытянутся и не приобретут прежнюю эластичность. Он натерпится боли, прежде чем снова сможет сгибать колено на все девяносто градусов. То есть прежде чем сможет сесть в кресло или за руль автомобиля. То же самое касалось его спины и шеи. Путь к выздоровлению лежал через Страну Боли, только и всего.

Такими были истинные обещания, которых Эндрю Ньюсам предпочел не услышать. Он твердо верил, хотя никогда не заявлял об этом прямо, простым и понятным языком, что шестой богатейший человек в мире не обязан ни при каких обстоятельствах пересекать границу Страны Боли, а должен вечно пребывать на Солнечном Берегу Благополучного Выздоровления. Обвинения против докторов были неизбежны. И, конечно же, он клял свою судьбу. Подобное никак не могло случиться с такими людьми, как он.

Мелисса вернулась с подносом печенья. Ньюсам лишь раздраженно махнул на нее рукой, искривленной и израненной во время аварийной посадки.

– Никто сейчас не в настроении есть сладости, Лисса.

И это была еще одна черта, которую Кэт Макдональд подметила у «золотых мальчиков», сколотивших баснословные состояния: они безапелляционно выдавали свое собственное мнение за точку зрения всех присутствовавших в комнате.

Мелисса выдала улыбку Моны Лизы, повернулась (почти танцуя) и вышла из спальни. Точнее, выскользнула. Ей наверняка было не меньше сорока пяти лет, но выглядела она моложе. Нет, никакой сексуальности – подобной вульгарности она никогда бы себе не позволила. В ней присутствовали красота и стиль подлинной Снежной королевы. Кэт она чем-то напоминала Ингрид Бергман. И пусть Мелисса источала леденящий холод, Кэт догадывалась: многие мужчины пытались воображать, как будут выглядеть эти каштановые волосы без заколок. Как будет смотреться ее коралловая помада, если размажется по зубам и щеке? Кэт, считавшая себя невзрачной, мысленно повторяла по крайней мере раз в день, что нисколько не завидует женщине с таким ухоженным и привлекательным лицом. Или с такой тугой попкой в форме сердечка.

Кэт обошла постель с противоположной стороны и приготовилась приподнимать левую ногу Ньюсама, пока он не заорет, чтобы она остановилась, черт бы ее побрал, если не хочет убить его. Будь ты любым другим пациентом, я бы сказала тебе правду в глаза, поделилась бы простыми реалиями этой жизни, подумала она. Я бы объяснила тебе, что не надо искать обходных путей, которых не существует. Даже для шестого из самых богатых людей на планете. И я бы помогла тебе, если бы ты мне позволил, но до тех пор, пока ты пытаешься выбраться из этой постели примитивным подкупом, изволь справляться сам.

Она поместила подушечку под его левое колено. Ощупала обвисшую плоть, которой к этому времени уже следовало окрепнуть. Начала сгибать ногу. Дождалась визга и приказа остановиться. И, само собой, остановилась. Потому что пять тысяч долларов в неделю складывались в крутые двести пятьдесят тысяч за год. Неужели он не понимал, что, покупая ее послушание и покорность, сам уменьшал свои шансы на выздоровление? Как он мог не понимать этого?

Теперь расскажи им о светилах медицины. О Женеве, Лондоне, Мадриде, Мехико.

– Я побывал у докторов по всему миру, – сообщил он Райдауту.

Священник все еще не вымолвил ни слова, а просто сидел с покрасневшими складками излишне усердно выбритой кожи, свисавшими на плотно застегнутый воротник рубашки сельского проповедника. Он носил желтые рабочие ботинки. Каблук одного почти касался черной коробки для ланчей.

– Конечно, в моем состоянии было бы куда легче получать консультации посредством телеконференций, но в столь сложных случаях это не годится. А потому я летал к докторам лично, превозмогая невероятную боль, которую мне причиняли путешествия. Мы побывали повсюду, верно я говорю, Кэт?

– Да, повсюду, – ответила она, продолжая очень медленно сгибать его ногу, на которой он мог бы уже ходить, если бы не вел себя как ребенок. Как испорченный, избалованный ребенок. Да, на костылях, но ходить. А год спустя он забыл бы и о костылях. Но только и через год он по-прежнему будет лежать в суперсовременной больничной кровати стоимостью двести тысяч долларов со всеми новейшими техническими прибамбасами. И Кэт по-прежнему будет рядом. Получая огромные взятки. Сколько она сочтет достаточной суммой? Два миллиона? Так она думала теперь, хотя совсем недавно полагала, что и полумиллиона хватит с лихвой. Но с тех пор отодвинула финишную ленту подальше. Деньги портят человека.

– Мы показывались экспертам в Мехико, Женеве, Лондоне, Риме, Париже… И где еще, Кэт?

– В Вене, – подсказала она. – И, разумеется, в Сан-Франциско.

Ньюсам фыркнул.

– Врач там заявил, что я сам причиняю себе излишнюю боль. Конверсионное расстройство, так он это назвал. Обвинил меня в нежелании делать трудные упражнения для реабилитации. Но он был пакистанцем и гомиком в придачу. Голубой паки. Как вам такое сочетание? – Он разразился коротким лающим смехом, затем посмотрел на Райдаута. – Я ведь не оскорбляю ваших чувств, святой отец?

Райдаут помотал головой из стороны в сторону, что означало отрицание. Он сделал это дважды. Очень медленно.

– Вот и хорошо. Прекрати, Кэт, с меня довольно!

– Еще немного, – взмолилась она.