Лавка дурных снов

22
18
20
22
24
26
28
30

Она тряхнула меня.

– Не говори таким тоном, Майк. Прояви энтузиазм. В «Неоновом круге» принято держать хвост пистолетом. И скажи, что ты остаешься. – Она понизила голос. – Мы можем и дальше проводить наши совещания. Личные. – Она увидела, как мой взгляд скользнул в вырез ее халата, и довольно рассмеялась. Потом подтолкнула меня к двери. – Теперь иди. Выметайся отсюда.

Прошла неделя, а если ты работаешь для такого сайта, как «Неоновый круг», каждая неделя тянет на добрых три месяца. Знаменитости напиваются, отправляются в реабилитационные центры, выходят из них и тут же снова напиваются, их арестовывают, они вылезают из лимузинов без штанов, танцуют до утра и до упада, женятся и выходят замуж, разводятся, разбегаются на время. Одна знаменитость упала в бассейн и утонула. Джорджина написала удивительно несмешной некролог, и тут же на нас обрушилась лавина твитов и электронных писем: «Где Майк?» Еще недавно меня бы это обрадовало.

На квартиру Кэти я не заглядывал, поскольку она не располагала временем для плотских утех. Собственно, я и видел ее крайне редко. Она «проводила консультации», дважды в Нью-Йорке, один раз – в Чикаго. В ее отсутствие я почему-то оказался главным. Никто меня не назначал, я никого не агитировал и не избирался. Просто так вышло. Утешался я лишь одним: с возвращением Кэти все наладится.

Я не хотел даже заходить в кабинет Джеромы (мне казалось, что там витает ее призрак), но если не считать туалетной комнаты – одной на всех, – не было другого места, где я мог бы поговорить с расстроенными сотрудниками в относительном уединении. Издание электронного журнала – все равно издание, а любая редакция – гнездо привычных комплексов и неврозов. Джерома могла предложить всем валить отсюда (эй, сначала возьми конфетку), а я – нет. Когда меня это начинало доставать, я напоминал себе, что скоро вернусь на привычное место у стены, где буду писать едкие рецензии. Вновь стану самым обычным обитателем дурдома.

Помнится, за всю неделю я принял только одно волевое решение: разобрался с креслом Джеромы. Я не мог опустить свой зад на то место, где находился ее собственный, когда роковой леденец от кашля перекрыл ей дыхательное горло. Я выкатил кресло в общий зал, а в кабинет закатил «свое» – из-под плаката с плавающим в унитазе обедом на День благодарения и надписью «ПОЖАЛУЙСТА, СРИ ТАМ, ГДЕ ЕШЬ». Конечно, мое кресло было не таким удобным, но по крайней мере я точно знал, что не делю его с призраком. А кроме того, все равно я практически ничего не писал.

Кэти впорхнула в редакцию в пятницу, ближе к вечеру, в мерцающем платье до колен, кардинальным образом отличавшемся от джинсов и облегающих топиков. Искусно завитые локоны свидетельствовали о визите в салон красоты. По мне, выглядела она… более красивой версией Джеромы. Вдруг вспомнился «Скотный двор» Оруэлла и то, как девиз «Четыре ноги хорошо, две – плохо» превратился в «Четыре ноги хорошо, две – лучше».

Кэти собрала сотрудников и объявила, что наш журнал купила чикагская корпорация «Пирамид-медиа» и все получат прибавку к жалованью, пусть и маленькую. Ее слова вызвали бурные аплодисменты. Когда они утихли, Кэти добавила, что отныне страничка «О мертвых – дурное» навсегда переходит к Джорджине Буковски, тогда как Майк Андерсон становится нашим новым культурным критиком.

– Это означает, – пояснила она, – что он раскинет крылья и, медленно паря над ландшафтом, будет срать где захочет.

Бурные аплодисменты повторились. Я встал и поклонился, пытаясь излучать сатанинскую радость. Думаю, получилось процентов на пятьдесят. Радости я после смерти Джеромы не испытывал ни разу, зато ощущал себя сатаной.

– А теперь – все за работу! Напишите какую-нибудь нетленку! – Блестящие губы разошлись в улыбке. – Майк, можно поговорить с тобой наедине?

Наедине подразумевало кабинет Джеромы (мы по-прежнему думали о нем именно так). Увидев мое кресло, Кэти нахмурилась.

– Откуда взялось это уродство?

– Мне не нравилось сидеть на кресле Джеромы. Притащу его назад, если хочешь.

– Хочу. Но сначала… – Она подошла ко мне вплотную, заметила, что жалюзи подняты и за нами пристально наблюдают, а потому просто положила руку мне на грудь. – Сможешь прийти ко мне сегодня?

– Конечно. – Хотя это предложение вовсе не казалось таким уж заманчивым. Поскольку маленькая головка была не у дел, сомнения относительно мотивов Кэти продолжали набирать силу. И должен признать, меня огорчило ее стремление вернуть в кабинет кресло Джеромы.

Понизив голос, хотя мы были одни, Кэти спросила:

– Полагаю, ты больше не писал… – Блестящие губы беззвучно произнесли: некрологи.

– Даже мысли не возникало.

Это была вопиющая ложь. Я просыпался с мыслью написать очередной некролог и с ней же засыпал. Этот поток слов, это невероятное чувство: шар для боулинга, сшибающий все кегли; патт, после которого мяч, проскользив двадцать футов по траве, скатывается в лунку; копье, вонзающееся в то самое место, куда ты его направил. В самое-самое яблочко.