Лавка дурных снов

22
18
20
22
24
26
28
30

Если бы у него была мать.

7

Макгрегор увел клиента мистера Брэдли обратно в недра Прививочного корпуса для полуденной переклички, пообещав сразу же привести обратно.

– Могу принеси вам суп и сандвич, если хотите, – предложил Макгрегор Брэдли. – Вы, наверное, проголодались.

Но у Брэдли не было аппетита после всего услышанного. Он ждал за столом со своей стороны перегородки из оргстекла. Просто сидел, сложив руки на нераскрытом блокноте, и размышлял о том, как рушатся жизни. Из двух жизней, находившихся на рассмотрении в данный момент, принять разрушение Халласа было легче, поскольку этот человек явно сошел с ума. Если бы Халлас рассказал эту историю на суде – таким же спокойным голосом, отметающим все сомнения в его искренности, – то сейчас он находился бы в психиатрической клинике особого режима, а не ждал бы инъекций тиопентала натрия, бромида панкурония и хлорида калия, этого смертоносного коктейля, который заключенные в Прививочном корпусе называли «Спокойной ночи, мамуля».

Однако Халлас, очевидно, повредившийся рассудком после потери собственного ребенка, хотя бы прожил половину жизни. Да, это была не самая счастливая жизнь, омраченная параноидальными фантазиями и манией преследования, но – перефразируя старую поговорку – полжизни все-таки лучше, чем ничего. С мальчиком все вышло намного печальнее. Согласно докладу судмедэксперта, ребенку, которому не повезло оказаться на Барнум-бульвар в неподходящее время, было не больше девяти лет. Скорее ближе к семи. Даже не жизнь, а лишь пролог к жизни.

Макгрегор привел Халласа обратно, приковал к стулу и спросил, сколько еще они будут беседовать.

– Просто он сказал, что не будет обедать, а я бы не отказался поесть.

– Уже недолго, – сказал Брэдли. На самом деле у него был только один вопрос, и как только Халлас уселся, а Макгрегор отошел в свой угол, Брэдли задал его: – Почему именно вы?

Халлас приподнял брови:

– Прошу прощения?

– Этот демон… как я понимаю, вы считаете, что это был демон… почему он выбрал именно вас?

Халлас улыбнулся, но это была не настоящая улыбка. Он просто растянул губы.

– Наивный вопрос, господин адвокат. С тем же успехом можно спросить, почему один ребенок рождается с деформацией роговицы, как Ронни Гибсон, а после него в той же больнице рождается полсотни совершенно здоровых детей. Или почему хороший и добрый человек, который в жизни никого не обидел, в тридцать лет умирает от опухоли головного мозга, а чудовище в человеческом облике, надзиратель газовых камер в Дахау, благополучно доживает до ста лет. Если вы спрашиваете меня, почему с хорошими людьми приключается что-то плохое, то вы обратились не по адресу.

Ты шесть раз выстрелил в маленького ребенка, подумал Брэдли, причем несколько раз – в упор. Каким боком, скажи на милость, ты относишься к хорошим людям?

– Пока вы не ушли, – сказал Халлас, – можно задать вопрос вам? – Брэдли молча ждал. – Его уже опознали?

Халлас задал этот вопрос нарочито скучающим голосом заключенного, который просто тянет время, чтобы еще пару минут не возвращаться в камеру, но его глаза – впервые за всю сегодняшнюю продолжительную беседу – зажглись жизнью и интересом.

– Кажется, нет, – осторожно ответил Брэдли.

На самом деле он доподлинно знал, что личность убитого мальчика не установлена. У него был свой источник в прокуратуре, который назвал бы имя мальчика еще до того, как об этом прознали газетчики. А уж газетчики только и ждали, чтобы сообщить все подробности любопытным читателям. Историю о неизвестном мальчике, ставшем жертвой кровавой расправы, рассказывали уже во всей стране. За последние месяцы интерес публики поутих, но после казни Халласа он наверняка вспыхнет снова.

– Я попросил бы вас поразмыслить об этом, – сказал Халлас, – но в том нет необходимости, верно? Вы уже сами об этом думали. Не то чтобы эти мысли не давали вам спать по ночам, но вы думали.