Миссис Крэддок. Покоритель Африки

22
18
20
22
24
26
28
30

— Давай-ка приляг на диван. Все это очень вредно для твоего здоровья.

Крэддок отнес ее на кушетку и, желая скорее покончить с неприятной сценой, поспешно вышел.

Берта вскочила, намереваясь побежать за ним, но звук захлопнувшейся двери заставил ее опуститься обратно. Она уронила лицо в ладони и залилась слезами, однако унижение и бешеная ярость почти полностью вытеснили ее горе. Она, стоя на коленях, молила мужа об одолжении, а он ей отказал!

Внезапно Берта ощутила жгучую ненависть к мужу. Любовь, крепкая медная башня, рухнула, словно карточный домик. Отныне Берта не будет притворяться, что не замечает недостатков, явных, как белый день. Крэддок — законченный себялюбец, для него важен лишь он сам — он, он и только он. Берта испытывала какое-то болезненное удовольствие, развенчивая своего идола, срывая украшения, которыми убрала его в своей безумной страсти, обнажая его натуру. Теперь она ясно понимала, что Эдвард — эгоист, но невыносимее всего было сознавать собственное унижение.

Дождь лил без конца. Отчаяние природы, передавшееся Берте, снедало ее душу. В конце концов, обессилев, она утратила счет времени и просто лежала на кушетке в полузабытьи. По крайней мере в этом состоянии она не чувствовала боли, на сердце было пусто, измученный разум как будто отключился. Когда вошедшая служанка сообщила Берте, что мисс Гловер спрашивает разрешения повидать ее, она сперва даже не поняла, о чем речь.

— До сегодняшнего дня мисс Гловер обходилась без этих церемоний, — раздраженно ответила Берта, забыв о ссоре, которая произошла на прошлой неделе. — Пусть войдет.

Сестра викария подошла к двери и остановилась, краснея и бледнея. Взгляд у нее был страдальческий и даже немного испуганный.

— Берта, можно мне войти?

— Пожалуйста.

Мисс Гловер направилась прямиком к кушетке и вдруг рухнула на колени.

— Берта, прошу, простите меня. Я была не права и дурно вела себя с вами.

— Фанни, дорогая, — пробормотала Берта, на губах которой сквозь страдания проступила улыбка.

— Я беру назад все свои слова. Не понимаю, что на меня нашло. Берта, молю вас о прощении.

— Мне не за что вас прощать.

— Святые небеса, есть за что! Совесть терзала меня еще с тех пор, как я покинула ваш дом, но сердце мое ожесточилось, и я не слушала ее укоров.

Как бы ни старалась бедная, кроткая мисс Гловер по-настоящему ожесточить сердце, у нее ничего не получалось.

— Я знала, что должна прийти к вам и попросить прощения, но не могла. По ночам я не смыкала глаз, я боялась умереть. О, если бы я умерла, не повинившись перед вами, мою душу ждал бы адский огонь.

Мисс Гловер говорила быстро, находя облегчение в признании.

— Я думала, Чарльз станет меня бранить, но нет, он не сказал ни слова. Боже, лучше бы мне слышать укоры, чем сносить его печальный взгляд. Он тоже страшно переживал, мне так жаль его! Я повторяла себе, что выполнила свой долг, но сердцем сознавала, что поступила неправильно. Сегодня утром я даже не решилась пойти к причастию; я подумала, что Господь покарает меня за святотатство. А еще я боялась, что Чарльз выставит меня из церкви на глазах у всей паствы. С тех пор как меня конфирмовали, я еще никогда не пропускала святого причастия, сегодня — в первый раз…

Сестра священника зарылась лицом в ладони и расплакалась. Берта слушала ее равнодушно: ее переполняли собственные мысли и мало трогали чужие. Мисс Гловер подняла мокрое, в красных пятнах лицо — в этот момент вид у нее был положительно уродливый, но в то же время трогательный.