– Я должен, – отпарировал он коротко.
Таким образом, они собрались в кучку, немного пошептались, построились, согласно старшинству, приняли важные физиономии и стали не спеша шагать к шатру воеводы, который как раз из него вышел, и видел их собирающихся и направляющихся к нему.
По дороге к этой кучке начали присоединяться иные, из десяти человек вскоре переросла в двадцать. Приходили все, кто только проведал куда и зачем идут. Прежде чем дошли до шатра, воевода, на глазах которого это происходило, заметил и догадался, что шли к нему командиры, а о цели этого выступления легко ему было догадаться, потому что уже несколько дней его люди по отдельности жаловались, он остро им должен был отвечать. И теперь, видя также, что его, несомненно, прижмут, чтобы объяснился, он решил поблажки не давать и, не сгибаясь, стоять твёрдо.
Чем больше он чувствовал свою вину, тем менее мог в ней признаться. Кости были брошены, отступать невозможно.
Медленно шагая, Наленчи совещались, кто будет говорить, Огона и Носала боялись из-за их горячности, выбрали Ремиша.
Когда уже не сомневался, что идут к нему, Винч встал с поднятой головой, опёршись на меч, и вызывающе их ждал. Ремиш шёл впереди. Они холодно поздоровались.
– Мы пришли к вам на совет и с жалобой, – отозвался выбранный. – Что-то плохое нам обещает экспедиция. Немцы не делают из того тайны, что из-под Калиша на Гнезно хотят идти – тогда и околице не пожалеют. А что станет с нашими деревнями и поселениями? Все пойдут в пепел. А для чего же мы здесь?
Воевода открыл рот.
– Всё-таки и я в этом, как вы, могу быть пострадавшим, – отозвался он. – Оставьте же мне о том стараться. До Гнезна далеко.
– Не очень, – пробормотал Огон. – А мы теперь в их руках.
– Магистр мне обещал, – сказал, задыхаясь, воевода, – что нас пощадит.
– А маршал пойдёт по своему усмотрению. Война, как вода, – говорил Климш, – пустить её легко, но остановить и управлять ею мудрено.
Винч сурово взглянул, в нём всё сильнее кипело, он кусал бледные губы, его глаза заволокло каким-то кровавым туманом.
– Вы доверили мне командование, – начал он, напрасно сдерживаемым голосом, в котором чувствовался ужасный гнев, – я тут наивысший вождь. Ваше дело – за мной идти и меня слушать.
– А кто не захочет?
Он поднял руку, как если бы кнутом угрожал.
– Хо! Хо! – муркнул Огон. – Хо! Хо! Землевладельцы не рабы, подожди!
– Солдаты не землевладельцы, – ответил, подскакивая к нему, воевода. – Кто тут не слушает, подлежит суду, а кары иной не будет у меня – только смерть! Слышите!
Он вдруг развернулся, как бы к шатру хотел идти.
Вовсе не испуганный, Огон затем воскликнул: