– Вам так срочно? – спросила она.
– О! Нет! – сказал я. – Дали мне до ночи время, но в городе нечего делать.
– Если бы ваш конь не вырвался, вы могли бы всё-таки через Краковское пойти в Старый город и немного побыть со мной.
– От души сердца, если, пани, позволишь.
– Я прошу, – сказала Юта. – Хорошо украсть себе хоть несколько минут, кто знает, увидимся ли мы на свете.
– Вы правы, я каждый день должен ехать под пули.
– О! Не только они убивают, – прервала она, – люди умирают из-за того, что внутри прокалывает… Мне иногда кажется, что скоро умру.
– Что за мысли… для тех, что вас любят, для матери вы должны жить.
– Да, для матери, – сказала она машинально, повторяя последнее слово, – для бедной матери я – неблагодарный ребёнок.
Приложив к глазам платок, она начала плакать и быстро вытирать слёзы.
– Я избалованное дитя, – произнесла она, – за эту избалованность Господь Бог карает. Я давно должна пойти к алтарю, сил мне не хватает, я откладываю… днём, когда его не вижу, а думаю об обязанности, говорю себе: должна, обязана однажды закончить; вечером придёт это достойное создание, сидит, начнёт говорить, смотрит на меня и трусит, а, верь мне, поручик, хороший паренёк… только… только – как-то не могу согласиться с этой мыслей, чтобы я ему женой могла быть. Видите, исповедаюсь вам как брату.
– А! Панна Юта, панна Юта, моё сердце обливается кровью от твоих слов, – воскликнул я, – я долго держал в себе боль, в конце концов она должна была вспыхнуть. Пусть только закончится война… оттягивай эту свадьбу… я твоей руки попрошу… я только с тобой могу быть счастливым.
Она резко схватила меня за руку.
– Не говори этого, это не годится, – прервала она, – мама никогда бы не позволила, я бы сама боялась не вас, но семьи. Это не может быть! Не может!
– Конечно, это может и должно быть, потому что мы любим друг друга, искренно, свято, неизменно…
– Тихо! Тихо! Достаточно! – отозвалась она, взволнованная. – В любовь верю… в будущее – нет. Мама бы остаток дней отравила, а я ей обязана во всём.
Среди этого разговора нас испугало странным голосом брошенное над ухом: «Добрый вечер!»
Юта обернулась, бледная, но спокойная – был это её нареченный, который, освободившись от работы, спешил к Ваверским.
Я взглянул на него. Он был уставший и с любопытством ко мне присматривался, с плохо скрываемым гневом. Юта слегка на него посмотрела, пожимая плечами, совсем не обеспокоенная встречей.
– Будь здоров, поручик, – произнесла она, прощаясь со мной кивком головы, – будь здоров, а если когда ещё выдастся быть в городе, заезжай всё-таки проведать старых знакомых. По крайней мере, от вас мы узнаем правду об этих пруссаках, потому что тут у нас, Бог знает, что плетут.