Тёмная сторона

«Скорее всего, подвал нашего дома», — решил Викентий. Да, несомненно. Если бы это был другой подвал, он (он привык думать о нашёптывателе не как о галлюцинации, а как о реальном существе), скорее всего, уточнил бы.

Добиться от дворника ключи от подвала было делом нетрудным. Михалыч, деревенский пьянчужка, Викентия прямо-таки боготворил — за основательность, за заслуженное высокое положение (всё-таки мастер цеха, не хухры-мухры!), а ещё — за то, что Викентий побывал на какой-никакой, а всё-таки войне. Сам-то он даже в армии не служил — ещё когда учился в школе, повредил правую руку топором.

Он долго бродил между огромных труб, по неровному бетонному полу, заваленному штабелями ящиков, полупустыми мешками, обрезками досок и прочим хламом, который скапливается в подвалах по необъяснимому закону природы. Воздух был волглый и тёплый и как будто светился сам по себе, отчего в подвале, в котором все окна были плотно забиты фанерой и под потолком умирали три сорокаваттные лампочки в сетке, было не темнее, чем на улице в пасмурную погоду. Это было странно… но не более того.

Подвал делился напополам стеной, в которой чернел пустой дверной проём. Викентий прошёл туда и попал в узкий коридорчик между двумя стенами. Он не спеша прошёл по нему, заглядывая во все закоулки, и не нашёл ничего, что хотя бы отдалённо напоминало о ночных голосах. И чем дольше он обследовал подвал, тем громче звучал в нём насмешливый и рассудительный скептик, втолковывающий, что всё это — чушь и блажь, и надо поскорее прекращать эту бодягу, иначе в самом деле спятишь. Дойдя до конца подвала, он уже в голос ругал себя за то, что поддался галлюцинациям и потащился сюда. Ещё и Михалычу надо будет что-то соврать, да убедить его, чтобы не болтал…

Внезапно он увидел тёмное пятно в углу. Нет, ему не показалось — в самом углу подвала была ещё одна дверь. Даже не дверь, а бесформенная дыра в стене, как будто крепкую кирпичную кладку проточила вода. Что же это значит — подземелье выходит за границы дома и продолжается под улицей? Похоже на то.

Он спустился по трём ступенькам и, пригибая голову, осторожно прошёл туда.

Подземелье его несколько разочаровало. Вместо уходящей в зловещую тьму пещеры он оказался в небольшой каморке без окон и без дверей, озарённой чудным голубоватым светом. Треть каморки занимала стоящая посерёдке усечённая пирамида высотой в метр. Глядя на неё, Викентий вспомнил рисунок из книги об индейцах доколумбовой Америки: на алтаре лежит голый пленник, и разряженный как попугай жрец вырывает у него сердце. Когда он читал об этом милом обычае, то подумал, что на месте автора не стал бы так пафосно обличать проклятых конкистадоров, уничтоживших индейскую цивилизацию. Конечно, испанцы были далеко не ангелы — но и эти горбоносые макаки были не лучше. Сгореть во славу Иисуса Сладчайшего и Пречистой Девы или быть выпотрошенным во славу Кецалькоатля — с точки зрения современного человека разницы никакой.

— Прими мою жертву, о солнечный Кецалькоатль! — завопил Викентий, воздевая руки к небу, которое в данных условиях заменял бугристый низкий потолок. — Низвергни громы и молнии на бородатых пришельцев!

— Ты, мил человек, про Небесное Пламя помалкивай — накличешь. И чужими именами меня звать негоже. А коль пришёл ты с пустыми руками, так про жертву-ту не болтай. Слова — они силу имеют, нам неподвластную. Или сам решил жертвой лечь? Так рановато ещё.

У Викентия волосы встали дыбом. Этот голос он слышал множество ночей.

Он медленно повернулся на звук.

Возле стены, теряясь в тени, стояла тёмная фигура, похожая на человеческую. Кряжистая и корявая, точно исполинский выворотень, она казалась из-за этого приземистой, хотя была выше Викентия на голову… если только можно определить, где у этого монстра была голова. Викентий пытался всмотреться в страшного собеседника, но не мог: взгляд соскальзывал с тёмной фигуры, а воздух вокруг подземного жителя плыл и дрожал, точно над костром.

— А и нечего тебе смотреть, — сказало существо, прочитав или угадав мысли Викентия. — Достаточно знать, что я есть.

— Кто ты? — спросил Викентий, только что рукой не придерживая прыгающую челюсть.

— Хозяин, — просто сказал тёмный.

— То есть?

— Дому этому я хозяин. Хранитель и содержатель.

— Домовой? — спросил Викентий и понял, что вопрос прозвучал глупо, но «Хозяин» не рассердился. Ему даже показалось, что земляная глыба беззлобно усмехнулась. Разумеется, он этого не видел. Просто… почувствовал.

— Не совсем. Но близко. Однако ж я тебя, мил-человек, не лясы точить сюда позвал. — Он выдержал короткую паузу — словно вздохнул — и продолжал. — Вы-то живёте да не ведаете, сколь вокруг вас нежити навьей кружится. Вот на этом-то месте, где вы дом свой взгромоздили, сколько душенек беспокойных, обретается — срок не доживших, не своею смертью померших, а? Сколько бесовни алчной? Они-то и жрут вас заживо, боли да лихоманки, да тоску чёрную насылают, со свету сживают. А кто вас оборонит? Это ведь только бесы на добычу непрошены летят. Богов небесных и земных, Хозяев рачительных, надобно позвать честно, с поклоном. А сделать это некому. Древнее Ведание, что люди просвещённые, дваждырождённые, по крупицам собирали, вы напрочь позабыли. Нет среди вас Ведающих. Слышащих, вроде тебя, по пальцам перечесть. Да есть ещё те, кто, древнего Ведания не разумея, старые обряды блюдут. Когда эту храмину, — Хозяин усмехнулся, — громоздили, один из тех, которые строили, додумался-таки петушка замолить. Добрая жертва, но мала, мала. Ты сам посуди: дом ваш такой, что в давние времена столько народа в целом погосте жили. Небось, грамотный — посчитай, сколько нежити да на один-то дом слетается, а мне одному — со всеми с ними биться надобно… И нежить нынче злая да живучая — не та, что в давние времена.

— Так что же?.. — спросил Викентий.