Тёмная сторона

Ну да, шёл бы я или Геныч один — повернул бы в другую сторону… наверное. А тут — надо друг перед другом крутизну показать.

Идти недалеко пришлось. Вышли мы на махонькую полянку, что и полянкой даже нельзя назвать — так, деревья чуть реже растут — и видим: на земле какая-то девчонка распята, в ступни и ладони ей короткие колышки вбиты. Голая лежит, сама иссиня-белая, даже светится, а ноги до лодыжек и руки до локтей чёрные от крови.

— Ни хрена себе, — говорю, — У нас что, сатанисты завелись?

— А мне похрен — сатанисты, онанисты, — говорит Геныч, — а эта щель тут кстати, а то я уже неделю никому не задвигал… — и тут он штаны расстегнул и болт вытащил.

— Ты чё, Геныч, — говорю ему, — по гнилой статье загремим!

— Иди ты, — говорит, — отдерём и в болоте притопим, делов-то, всё равно ей не жить — и лёг на эту деваху. — Ох, сучоночка, какая же сладкая-а! Ох, как ты любишь, когда тебя пялят, тварь! А ну, не спи, зараза, жопой шевели, а то изувечу.

Только Геныч успел раз пять на ней дёрнуться, как девка извернулась и в шею ему зубами вцепилась. У Геныча стояк сразу прошёл, завопил, как резаный:

— А-а! Не кусайся, сучка! Пусти, тварь, зубы выбью!

Я Генычу с ноги под рёбра накатил, он с девки и слетел. Та и вправду его здорово цапанула — вся шея чёрная от крови. Ничего, будет жить, сучонок — плохо, но недолго. Нагнулся я к девке, а она, вижу, напряглась вся, так бы и бросилась на меня.

— Не бойся, — говорю, — я тебя освобожу.

— Ах ты сука! — Хорошо, Геныч сперва заорал, а потом мне врезал — так я хоть успел уклониться, а то бы всё, кранты. Всё равно я так в берёзу башкой врезался — только звон пошёл. Геныч ещё пару раз хорошо мне накатил, я уж думал — забьёт, он, сучонок, не очень здоровый, но когда озлится, так в пять раз сильнее становится. Вдруг Геныч заорал и свалился, будто его кто-то за ногу дёрнул. Я малость очухался, смотрю — так и есть, девка, к земле прибитая, одной рукой его за щиколотку схватила. Как же, думаю, она его держит, у неё же кости раздроблены… Ну, удивляться некогда, я схватил дрын какой-то и накатил пару раз другу детства по дурной головушке, а третий раз бить уже не потребовалось. Я всё же для верности ему по почкам врезал, чтобы кровью мочился.

— Брось его, — стонет девка, — помоги лучше мне.

— Что делать-то? — спрашиваю.

— Колья… Колья выдерни… Не бойся…

А мне-то что бояться — не меня же к земле кольями приткнули. Вообще, сейчас пацаны гнилые пошли, есть такие, что анализ крови боятся сделать, да только это не про меня. Было дело — Геныча ребята с дач отмудохали, так что у него рука была сломана в двух местах, кость торчала и кровища из артерии хлестала. Я ему и шину наложил, и жгут закрутил, так что врач в травмпункте потом меня похвалил, а ведь нам тогда всего по тринадцать лет было… В общем, вытянул я у неё колышек из правой ладони и из обеих ступней, и сделал это спокойно и уверенно, будто всю жизнь такими делами занимался. Тут-то и понял я, что дело нечисто. Стоило мне колышки вытянуть, как у девки кровь перестала сочиться, и раны прямо на глазах затянулись. Встала она и говорит.

— Спасибо тебе, ты меня от смерти спас, а я тебя. Тебе повезло, что вы в драке кол задели да из моей руки его выдернули, и я смогла твоего дружка попридержать, а то бы забил он тебя. Я это знаю. Когда я схватила его за ногу, то почувствовала, что он жаждет убийства. Мне это хорошо знакомо. Я — вампир, меня Мастер к смерти приговорил, меня заговорёнными кольями к земле приткнули и оставили утра ждать, чтобы солнце меня спалило, но ты меня освободил, а второй раз меня по закону казнить не могут…

Я слушаю эту девку чокнутую и думаю: опять в магазин палёную водку завезли? У нас это запросто. Прошлым летом Сивый с Совой и Глюком палева нажрались и кони двинули; сам сколько раз с палева кровью блевал. Да нет, вроде, всё нормально, в глазах даже не двоится. А ещё думаю: как интересно у этих вампиров, совсем как у людей — «расстреливать два раза уставы не велят».

— Нет, — говорит девка, — это у тебя не глюки. И я не чокнутая. — Я глаза вытаращил, а она мне: — Ну да, я мысли ваши читаю, тут ничего сложного. Слушай: приговор Мастера никто из Ночного племени не может отменить — даже он сам. Только случай может спасти. Ты меня спас, и я тебя никогда не трону — даже если буду умирать от голода. Но кто-то из Ночных может находиться поблизости, так что тебе лучше убраться отсюда. Только сперва дружка своего добей да в болоте притопи, куда он меня хотел отправить.

— Ты что, — говорю, — мы же вместе из Липного уходили. Мусора меня первого притянут.

— Глупый ты, — говорит, — ну притянут, ну даже если посадят, так ведь не на всю жизнь. А тут речь о жизни и смерти идёт. О ТВОЕЙ жизни и смерти. Он тебя не пожалеет.