Ярмо Господне

22
18
20
22
24
26
28
30

Ныне я разрешаю вас, дама-зелот Прасковья, от вашего обетования и намерен наложить на вас исправительную епитимью инквизитора. Omnia. У меня все.

Одним плавным движением Прасковья приподнялась с низкого сиденьица, грациозно встала на правое колено, приложилась губами к рыцарскому перстню Филиппа. Отступила на несколько шагов назад, оглянулась, удостоверилась, что тайну исповеди обеспечивает аудиовизуальный занавес, и пропеллером взвилась в воздух, распростершись на двухметровой высоте в дивный идеальный шпагат — носки, лодыжки, бедра… как по линеечке…

Не левитируя, без телепортации она изящно и мягко вновь утвердилась на месте, укрепив ранее сложившееся мнение рыцаря-инквизитора:

«Для женщин, подобных даме Прасковье, обет воздержания есть дополнительный соблазн, чреватый клятвенной ложью и возможными проблемами с убежищем… Коль скоро кольцо из асилума на самом женственном месте не мешает ей свободно расслаблять интимные мышцы и заставлять работать с полной нагрузкой все остальные, притом без какой-либо дивинации».

— Оп-ля! Omnia! Сказал и душу мне облегчил. Dixit et animam meam levavit!

Спасибо вам, отец Филипп. Я сейчас могу и в убежище завалиться, ничегошеньки не опасаясь, назови меня Парашей.

— В асилум твой, дева моя Параскева, ты попадешь не ранее рассветного часа.

— Как скажете, рыцарь.

— Скажу, ступай, дщерь Евина, к эрлу Патрикусу. Передай ему, рабу Божьему, кабы сготовил для меня сребреник тутошний, вест-индийский. Богу — богово, нам, людишкам — мирское…

Вы свободны, дама-зелот Прасковья.

— Да, рыцарь.

«Ох мне…

На дедушку Патрикей Еремеича грешу: он-де моему любимому личному составу мозги сикось-накось крутит, вертит. Этим вот тренингом, патер ностер, в детство вгоняет взрослых сисястых девок.

Сам-то — хорош гусь. Из супер-пупер дамы-зелота неофитку недоделанную сотворил. Ишь, козочкой молоденькой скачет, на одной ножке, будто маленькая девочка во дворе по классикам прыг-скок…»

— 2-

Прецептор Патрик усадил за мониторы и дистанционные манипуляторы даму Прасковью, дал ей руководящие указания и решил предаться необходимому отдыху, организовав кофе-брейк. Да и кофе в его большой пинтовой кружке к тому времени остыл и иссяк.

Филипп устроился в другом лабораторном углу обширного, высотой в два добрых этажа, арматорского зала с высоко расположенными, выходящими на четыре стороны света длинными тонированным окнами под потолок. Сел он у кофеварки «экспрессо» и пирожных вдали от тренажеров, поблизости от татами, предназначенного для силовых единоборств.

«Ага! Здесь-то док Патрик и будет мне бахвалиться кое-какими успехами непропеченных неофиток. Что ж, сдобное тесто по его рецепту можно-таки попробовать на вкус. После добавим, чего не достает, скажем, корицы или мускатного ореха, отработав рецептуру…»

— …Сэр Фил, у меня все достаточно готово для сегодняшней рабочей демонстрации. Но прежде извольте получить ваш серебряный доллар, мой своекорыстный и жадный мистер Фил Ирнив.

Вынужден признать, сэр. Наше пари мною безобразно проиграно. Добросовестно заблуждаясь, я напрасно уцепился за версию сэра Питера о некоем проклятии Апедемака, наведенного им на своих преследователей. Потому как виной нашей спорадической, иногда трудно преодолимой тяги к натуральной магии и к магическим хулиганствам явился постэффект моего «престера Суончера».

К моему глубочайшему прискорбию, ритуал пока не отработан, и его побочным эффектом стала естественная порча. Она, о горе нам! тем или иным неподобающим образом поразила всех харизматиков, кто подвергся воздействию «престера Суончера».