— Древнее зло? Твой асилум?
— Он самый. Весь этот храм Божий… Вижу: теперь ты уразумел, понял, нечестивый манихей.
— Отнюдь, архонт. Почему я до сих пор жив? Не исчез где-то в небытии, в междусмертии или посмертии? Отвечай же, проклятый сьер Альберин! — скрипнул зубами тамплиер, представший без шлема тоже глубоким морщинистым стариком с провалившимися глазами и острыми скулами.
— Для моего асилума ты уж лишен харизмы, бастард-архонтик. Не различает он в тебе и разумной души, апостат. Ты для него суть говорящее животное или бездушный скот. Иначе говоря, греховный секуляр, допрежь умерший первой смертью.
Был у тебя одно время бессмертный дух да весь вышел, нежить. Дондеже из пепла твоих пут укоренится древо, дух твой уйдет в унавоженную почву, дабы расточиться бесследно в нечестивой природе земнородной.
Для того ты сюда и призван мною, архонтик. Без асилума, без его ближней поддержки с этим ритуалом мне было не совладать. В неизреченном Промысле Господнем ты, твой князь света и тьмы Люцифер-Ариман осуждены и позорно бессильны, манихеец неразумный!
Так войди же спокойно в мирскую погибель, еретик!
Не ведомо мне, недостойному: быть может, Господь наш Пресвятой и Триединый смилуется над тобой и все же оставит тебе бессмертие души.
Прошу тебя, архонтик-апостат, прими не противясь судьбу свою…
Остолбеневший тамплиер несколько минут хранил молчание. Затем, несомненно понимая, что сопротивление бессмысленно, наклонился, поднял шлем с обломанным плюмажем, нахлобучил его на голову и безропотно позволил себя отвести к месту аутодафе.
Он самостоятельно взошел на поленницу, прислонился к столбу с перекладиной. Тотчас кипарисовые путы нерушимо соединили его с крестом.
При виде чернокнижника, послушного воле инквизитора, толпа ликующе завыла и стихла, как только толстый доминиканский монах развернул пергаментный свиток, принявшись оглашать вердикт инквизиции вместе с толкованием происходящего к всеобщему сведению.
— Да будет известно благочестивому христианскому миру! Сему нечестивому еретику и грешнику, чье имя запрещено упоминать под страхом отлучения от церкви, Святейший трибунал вновь оказывает милосердие, призванное спасти его бессмертную душу, отделив ее от грешной плоти путем очистительного огня…
На сей раз демонские доспехи оказались не в силах споспешествовать ему, дабы избегнуть приговора королевского суда и подвергнуться акту христианской веры по величайшей милости Господней…
Во имя Отца, Сына и Духа Святого! Лета Господня 1314-го…
В конце чтения скороговорка толстяка монаха до предела ускорилась. Он и без того пропускал значительные куски из длинного свитка, краем глаза следя за малейшим шевелением сутаны главного инквизитора, на людях вернувшего себе непроницаемый эктометрический облик. Чутко уловив последнее движение молчаливого орденского иерарха, монах скомкал чтение и распорядился начать аутодафе.
С самого начала пламя быстро разгоревшегося костра объяло всю неподвижную фигуру еретика. Стойко не двигался тамплиер, и когда огонь охватил крест, на который он опирался. Лишь один раз он чуть шелохнулся, едва занялись огнем чудодейственные кипарисовые путы. Вот костер начал понемногу прогорать, пламя опало, и фигура в доспехах постепенно погрузилась до колен в горящие угли.
Вначале стальная броня тамплиера раскалилась до малинового свечения. Потом ее цвет приобрел розовые и побежалые оттенки. Через полминуты или минутой позже весь видимый спектр ушел в ярко-белое излучение, казалось, или же, так оно было в действительности, затмевающее солнечный свет.
Раскаленная добела статуя, излучала столь ярко, что многие в толпе прикрылись руками, а рыцари опустили забрала шлемов. Поэтому первая вспышка пульсирующего света сразу не выжгла им глаза.
— Люцифер!!! — возопили они, когда белая статуя громыхающей поступью двинулась прочь от костра, с каждой пульсацией в окрестную обжигая и обугливая до черноты незащищенную человеческую плоть. Хотя горящая одежда тоже не спасала от страшных ожогов.
ebooksa