Коромысло Дьявола

22
18
20
22
24
26
28
30

Вероника застала его врасплох с передачей дара. Он-то рассчитывал за два-три дня наперед морально и умственно приготовиться. Почитать чего следует из учебных материалов. Хотел отчетливо отследить момент транспозиции харизмы, говоря языком «Основ ритуальной теургии»…

Кабы вторично не получилось: не понять, как оно произошло, когда он непроизвольно, нежданно обрел дарования инквизитора и экзорциста от рыцаря-зелота Анатоля, неизвестно зачем в ретрибутивности закрутившего самоубийственный ритуал.

С Никой было похоже, но не совсем. Немного теургической эйфории в дежавю от передачи филологического дара рыцарь-неофит Филипп от арматора Вероники ухватил. Хотя себя напрочь не помнил. Он до дрожи в коленках испугался за нее, на пять секунд ушедшую в клиническую смерть.

Будь то в миру или же в харизматической ипостаси, какую-либо разницу в экстремальных ощущениях Филипп не воспринимал. «Ничуть не бывало!» Коль скоро надо спасать кого-нибудь или самому спасаться, здесь уж не до посторонних мыслей и наблюдений, пока ты в боевом режиме экстренных действий.

Можно, конечно, восстановить в памяти эйдетический видеоряд всего действительно произошедшего вчера в арматорской лаборатории. Все же Филиппу этого не очень хотелось. Из боевого режима не так-то просто с кондачка выходить. Потому он оплошал с распознаванием французского текста и совсем постыдно опростоволосился с японской хираганой. «Простофилька недоношенный!» Ведь добрая половина тех иероглифов, как помнится, ему отчетливо знакома.

Опять избитые поговорки и банальные цитаты в голову лезут насчет профессионализма и компетентности:

«Типа: получилось как всегда, без сапог, подумал индюк».

Думал все-то он знает, всякое-разное постиг «в изучении и разумении иноземных языцев — чай, с младенчества дрессировали».

Ан тебе нет! И Филипп в самонадеянности был убежден, как если бы, получив чудный лингвистический дар от Вероники, он без малейших проблем сможет понимать-аудировать, говорить-импровизировать, читать и клацать-кликать по клавиатуре компа на любом людском языке, какой ему заблагорассудиться «слегонца припомнить:

Э-э, как там, государики мои, у нас будет, скажем, на ретороманском?»

На следующее утро, когда до одури серфинговал в многоязычной всемирной широкой паутине, он сравнил тексты на ретороманском и тому близкородственном каталанском:

«Федот да не тот. Поди пойми. Или я идиот, или те, кто эдакую околесицу и ахинею в онлайне выкладывает».

Ознакомившись с фольклорными романскими языками в дарованном ему понимании, Филипп сделал самокритичный вывод. Для того, чтобы научиться грамотно читать, получать неописуемое и несказанное удовольствие от прочитанного, от познания нового, одного умения складывать известные вам буквы в слоги и слова, а лексические единицы в предложения, право же, маловато.

«Хорошо бы мозги к этому добавить и не мнить о себе черт знает что».

В какой-то мере Филипп себя реабилитировал и сызнова обрел кое-какое самоуважение, посетив сайты эсперантистов и скачав оттуда десяток с лишним переводов мировой классики. В числе прочего у него появились на эсперанто оцифрованные «Бесы» и «Братья Карамазовы».

Оба эти романа Филипп Ирнеев до сих пор не открывал. В том ему горя мало было, поскольку он эпатажно и даже нигилистически еще в гимназии посчитал белоросского шляхтича Достоевского писателем, еще более далеким от истинного русского языка, чем малоросс Гоголь.

Между прочим, «Идиота» Филипп до конца дочитал лишь по-английски на втором курсе и счел перевод куда более удобоваримым, нежели оригинальный текст, казалось, заброшенный в печать без мало-мальски профессиональной редактуры. Мол, и так сойдет, коли публика — дура.

«Ударим-де по классике. Так оно и пошло с этим самым пресловутым Достоевским, со временем превратившись в сакральные скрижали российской неряшливой безалаберности и дутого пиетета, опосредованного литературной партийностью и масс-коммуникативными тенденциозными стереотипами.

Культурка, из рака ноги!»

Меж тем грамотные, отлично подготовленные тексты на эсперанто, изобретенном культурнейшим доктором Заменгофом, с упрощенной грамматикой и родными европейскими словами Филиппу пришлись по душевной глубине. Он с огромным удовлетворением от начала до конца наскоро прочел «Братьев Карамазовых» до того, как второпях отправиться в тот еще «пед и бред», и там поскорее досдать последний тест экзаменационной сессии.