Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!

Я составляю предложение с более учтивым вариантом глагола «видеть».

– Опять-таки нет! – говорит он. – Сады при храмах отличаются особым изяществом. Поэтому вам нужно сказать нечто вроде: «Могу ли я полюбоваться вашими редкостной красоты садами?»

Мысль одна, но излагается она при помощи трех, а то и четырех разных слов, и когда это делаю я, получается жалкий лепет, а когда он – нечто изысканное.

На следующий день в институте я спросил у кого-то:

– Как мне сказать по-японски: «Я решил уравнение Дирака»?

Мне ответили – так-то и так-то.

– Хорошо. Но, допустим, я хочу спросить: «А вы решили бы уравнение Дирака?» – что я должен сказать?

– Здесь потребуется синоним слова «решить».

– Но почему? – запротестовал я. – Решая это уравнение, я делаю то же самое, что делаете, решая его, вы!

– Это верно, однако слово требуется другое – более учтивое.

И я сдался. Решил, что японский язык не про меня, и учить его бросил.

Семипроцентная поправка

Задача состояла в том, чтобы выяснить законы бета-распада. Судя по всему, существовали две частицы, именовавшиеся тау и тета. Массы их были вроде бы почти одинаковыми, но при этом одна распадалась на два пиона, а другая – на три. И не только массы, одинаковыми были, по странному совпадению, и времена их жизни. В общем, они вызывали всеобщий интерес.

Я присутствовал на конференции, где было сделано сообщение о том, что под каким бы углом и с какими бы энергиями ни происходило в циклотроне рождение этих частиц, рождаются они всегда в одинаковой пропорции – столько-то тау и столько-то тета.

Ну так вот, простейшая из возможностей состояла, естественно, в том, что это одна и та же частица, которая иногда распадается на два пиона, а иногда на три. Однако ее никто допускать не желал, поскольку существует закон четности, основанный на положении, согласно которому все законы физики обладают зеркальной симметрией, и он гласит, что если частица распадается на два пиона, то на три она распадаться не может.

Я в то время был не вполне в курсе всех этих дел – несколько отстал от развития событий. Все участники конференции выглядели людьми весьма знающими, а я чувствовал, что как-то не поспеваю за ними. Во время конференции я жил в одном номере с экспериментатором Мартином Блоком. И однажды вечером он спросил у меня:

– А почему вы, ребята, так цепляетесь за этот закон четности? Может, тау и тета и есть одна частица. Что, собственно, стрясется, если закон четности окажется неверным?

Я с минуту подумал и ответил:

– Это будет означать, что законы природы различны для правой и левой руки, что можно, опираясь на физические явления, определить, какая из рук правая. Что в этом такого уж страшного, я не знаю, наверное, отсюда может проистекать нечто дурное, но что именно, мне неизвестно. Вы бы завтра задали этот вопрос настоящим специалистам.

А он сказал: