То Самое протянул руку к верхней части органа и вставил камень в один из считывателей. Замедлилась и Адали, и единая лента мелодии вновь разбилась на отдельные части.
– И как мы поймем… – указал Батлер на стол, – что эта вещица в самом деле сделает то, что вы сказали? Вы, как мне думается, ненавидите людей, которые вас породили. Вдруг вы решили, наоборот, помочь экспансионистам достичь их цели?
– Я давно уже перестал считать, что меня создали люди. Я просто родился. Во мне нет ненависти к человеку. А их изобретения меня, напротив, радуют. Я хочу продлить жизнь этого вида. И чтобы он по-прежнему верил в собственную волю. Или этого вам мало?
– Не верю.
– Но другого пути все же нет. Если, конечно, вы не жаждете пришествия империи мертвецов. Все люди превратятся в умертвий и продолжат бродить по миру, как механические куклы без господина, – мир погрузится в сон. У них останется индивидуальный разум, но не более того. Едва ли они сами поймут, что они умертвия. Они не поймут, что остальные тоже различают мир, его цвета, звуки и формы. Вы, например, не поймете вопроса: «Как может мой синий отличаться от вашего?» – потому что в сознание, порожденное отдельным Икс, не заложена подобная возможность. В мире без конфликтов не нужны толкования, не нужны варианты. Останется безликий мир, полный солипсистов. Для каждого из них все будет просто существовать. Вымрет культура, и все, что есть в мире прекрасного, канет втуне.
– Это вы так говорите.
– А вы хотите подождать и проверить?
Я нащупал камень в кармане.
– А где вы раздобыли этот… экстракт Икс? – спросил я.
– Вас не устроит, если я отвечу, что в результате многолетних исследований?
– Вы сказали, что вне человека могут существовать только такие Икс, которые прошли омерщвление.
– Я уточнил, что в случае, если не обеспечить им особую среду. В виде экстракта они стабильны. Они могут существовать в состоянии на грани живого и неживого царства. Впрочем, подобная сублимация занимает страшно много времени. Вы спросите меня, не выделил ли я исключительно экспансионистов? На это я отвечу вам, что в таком случае я мог привести к АВМ любого мертвеца.
Я крепко сжал лазурит в кармане.
Зал погрузился было в тишину, и тут от окон раздался шум. Барнаби несколько раз выглянул за двери, но на лестнице, похоже, никого не было. Адали отступила к центру часовни, а я, открепляя Пятницу от проводов, внимательно изучал спину Того Самого и клавиатуру за ней.
Я порывался уже нарушить затянувшееся молчание, но тут раздался щелчок, и одна из клавиш погрузилась в полотно. Хотя Чудовище даже не поднял руку.
Прямо у меня на глазах клавиши без помощи всякого органиста неуверенно опускались одна за другой. По капле складывалась тревожная мелодия, а мы продолжали недоуменно смотреть на клавиатуру. Пятница бросился к раскрытой тетради и принялся записывать: «I, I, I, I, I…»
На листе выстроилась вереница из сплошных I.
«II, II, II, II…» – проследовало за ними.
«I, II, I, II, I…»
Мелодия развивалась. Минорный ритм стука капель по камням продолжался, но к нему примешался иной. Росло и разнообразие, и скорость, как будто по желобу стекало все больше воды. Мелодия потянулась, стала сложнее, переполнила чашу.