Петерс описал странное творение природы, находившееся на крохотном островке длиной не свыше полумили, который они посетили после отплытия с острова Лиламы. В середине упомянутого островка, говорит Петерс, стоит потухший вулкан высотой около четырех тысяч футов, жерло которого начинается на высоте примерно тысячи футов над уровнем моря и на уровне дна соединено с внешним миром тоннелем диаметром футов десять. Проникнув по тоннелю в кратер, они обнаружили там своего рода галерею, которая тянулась вдоль стен и поднималась к самой вершине горы по спирали, делая не менее двадцати витков. Диаметр жерла составлял около ста футов внизу и примерно двести футов в верхней части – он увеличивался на восемь-двенадцать футов с каждым полным оборотом галереи, а ширина последней колебалась от четырех до шести футов. Если смотреть снизу на отверстие вверху, говорит Петерс, видишь круг неба, похожий на полную луну. Общая протяженность галереи, поднимавшейся под углом сорок пять градусов, составляла, вероятно, мили полторы. От нее местами отходили узкие боковые тоннели, выводящие на склоны горы.
На другом острове, расположенном милях в ста от Хили-ли, но на той же долготе – то есть на пути того же теплого воздушного потока, хотя и значительно остывающего там, – они посетили древние развалины, издавна представлявшие загадку для хилилитов. Остров имел значительные размеры, и на нем находились обширные пахотные угодья, с которых снимали урожай всего раз в год. Руины почти не пострадали от времени, а одно небольшое каменное сооружение сохранилось настолько хорошо, что с виду мало чем отличалось от любого заброшенного старого каменного здания в Хили-ли. Камень, использовавшийся при строительстве означенных сооружений, хилилиты за многие века своего проживания здесь не встречали нигде, кроме как в этой кладке. Существовало предположение, что он был доставлен с огромного континента, окружающего внутреннее море. Но в конечном счете самой странной особенностью древних строений являлась архитектура. Насколько трудно вытягивать из Петерса сведения об архитектуре, вы не поймете, покуда сами не попробуете. Он утверждает, что в зданиях не имелось ни колонн, ни арок, и говорит, что об отсутствии арок и колонн он узнал не только из личных наблюдений, но и со слов присутствовавших там хилилитов, упомянувших о данном факте; однако он равно уверен, что в самом большом здании крыша сохранилась полностью. Каким образом держалась крыша без вертикальных опор и без арочных распоров, я не знаю; и представляется совершенно невероятным, чтобы в здании столь внушительных размеров крышу несли стены, не укрепленные арками. Эллины, как вы помните, умели искусно скрывать арочные констукции от взгляда, хотя часто применяли последние. Наверное, я страшно утомил старика своими расспросами на предмет архитектуры; и поскольку сам я почти ничего не знаю об архитектуре с точки зрения технической, а Петерс не знает вообще ничего и поскольку полуразрушенные здания не вызвали у него особого интереса, вы понимаете, что я не могу сказать о них ничего определенного. Представлялось также совершенно невозможным вытянуть из старика какие-либо сведения, позволяющие составить суждение об архитектурном стиле строений. Почти все здания были очень большими, очень красивыми и построенными в стиле, не похожем ни на один известный нам древний стиль: ни на греческий, ни на египетский, ни на ассирийский, ни на римский. Вот и все, что знали и что сказали хилилиты. Вдобавок, на стенах имелись надписи из загадочных знаков, неизвестных миру в далекий период нашествия варваров на Римскую империю и равно неизвестных Пиму. В одном из строений сохранилось в целости большое окно, выполненное из прозрачного голубого и желтого корунда, с выложенной из рубинов надписью на нем.
Сколь странен мир, в котором целые народы появляются и исчезают, порой оставляя после себя лишь пару развалин да несколько загадочных надписей, не поддающихся расшифровке! Конечно, миру повезло сохранить из далекого забытого прошлого иудейство и эллинизм – мораль и красоту, на основании которых человек, в своем страстном стремлении к добродетели пришел к христианству и, движимый жаждой света, гармонии и радости, создал культуру Ренессанса! С какой стати добродетели и красоте вступать в противоречие? Совершенная добродетель есть совершенная любовь, а любовь и красота практически одно и то же… Но простите мне это отступление.
Путешествие по островам королевства Хили-ли продолжалось весь декабрь и январь. Наверное, я мог бы много чего поведать вам о публичных увеселениях и торжествах, имевших место на разных чудесных островах в течение двух месяцев, но Петерса эта тема не особо интересовала, и мне не удалось выведать у него много подробностей. До сих пор я старался не искажать факты, давая волю своему воображению – посему позвольте мне и впредь, в слове и в духе, строго придерживаться фактов. Когда бы я попытался описать празднества, устраивавшиеся на островах далекого королевства Хили-ли, наверное, я бы невольно (ибо располагаю весьма скудными сведениями на сей счет) сказал что-нибудь, граничащее с неправдой; а молчание в тысячу раз предпочтительнее неправды.
В завершение сегодняшнего вечера я скажу, что новобрачные со своими спутниками вернулись на остров Хили-ли в первых числах февраля – февраля 1829 года. Незадолго до начала свадебного путешествия Лилама начала строительство нового дома, и к ее возвращению все работы были закончены. Новый дом был небольшими, но весьма изящным. Здесь и поселилась счастливая чета, выделив Петерсу комнату, при виде которой моряк пришел в дикий восторг. Петерс говорит, что он сильно пристрастился к (как он выражается) «вулканическому табаку», терпкому и ядреному. Архитектор Лиламы в своем проекте сделал единственную ошибку: не догадался разместить комнату Петерса либо под самой крышей, либо поближе к выходу. Сейчас Петерс курит американский табак и даже сейчас… но вернемся к событиям прошлого; я ведь не просто так просидел тридцать часов на краю постели старого моряка. Завтра вечером я поведаю вам о страшной катастрофе, произошедшей на острове Хили-ли во время пребывания там Пима и Петерса.
Здесь Бейнбридж закончил свой рассказ на сегодня. Думаю, он задержался бы еще хотя бы на несколько минут, но когда он уже собирался ответить на какой-то мой вопрос, в комнату ворвался Каслтон, и Бейнбридж сразу удалился.
Каслтон, захлебываясь от радостного возбуждения, сообщил мне, что ужасная эпидемия желтой лихорадки, вспыхнувшая на юге, распространяется на север и что, если я отложу отъезд в Англию на семь-десять дней, я ее увижу. Известие не особо встревожило меня. Затем я принялся в общих чертах рассказывать Каслтону о дальнейшей судьбе Апилуса, о бракосочетании Лиламы и Пима и о свадебном путешествии по островам. Когда я закончил, он сказал:
– Молодой человек, вы скоро возвращаетесь в Англию, в великолепную страну, задворки которой солнце освещает ярче, чем парадную часть. По возвращении на родину расскажите своим соотечественникам об открытиях, которые вы сделали здесь. Поведайте о чудесах Хили-ли – но будьте осторожны. Бейнбридж – романтический юноша, и он может невольно ввести вас в заблуждение в некоторых важных пунктах. Расскажите своим благородным соотечественникам о центральном кратере – его Петерс видел, вне всяких сомнений. В то, что хилилиты ведут происхождение от благородного римского рода, я тоже верю. Но не повторяйте дурацкие рассуждения о любви, которые он вставил в повествование Петерса. Мудрые, практические и могущественные обитатели Храма Разума – и имею в виду Лондон – всё прекрасно знают на сей счет. О да, женщины верны! – очень верны! Они дороже богатства – ха! – дороже империй – ну прямо! В подобный вздор можно верить в двадцать пять лет, но в сорок у мужчины уже есть какая-никакая голова на плечах. Женское «постоянство», вот что меня бесит! Знаете, сэр, однажды я любил трех женщин одновременно, и ни одна из трех не была мне верна – однако, Бейнбридж, разглагольствует о женском постоянстве, преданности и прочей несусветной чепухе – чепухе, которая заменяет молодым людям детские сказки, совсем недавно отложенные в сторону. Я думаю о сотнях женщин, которых любил в раннем отрочестве, в юности и в пору расцвета своих сил – и даже сейчас, когда моя жизнь клонится к закату! Конечно, какая-нибудь одна из этих многих женщин хранила мне верность, если постоянство вообще заложено в женской природе. Покажите мне женщину, испускающую дух на
Мы продолжили беседу, и через несколько минут Каслтон заметил:
– Значит, по мнению Бейнбриджа, современное человечество обязано почти всем, что имеет, еврею и даго! Знаете, люди, менее умные, чем мы с вами, посмотрев сегодня на рядового американского еврея или даго, усомнятся в истинности такого утверждения. Однако я не могу его оспаривать, ибо древние евреи дали нам христианство, а древние греки и римляне стояли у истоков нашего искусства.
Он немного помолчал, а потом продолжил:
– У этих хилилитов восхитительно благозвучные имена. Само название страны,
Я понял, что доктор собирается рассказать случай из «личного опыта». Он продолжал:
– Однажды в наш город приехал чужестранец – эдакий невзрачный, опрятный голубоглазый ученый муж из такого далекого европейского захолустья, что название его родной страны или провинции напрочь вылетело у меня из памяти – крайне редкий случай, между прочим, и я всегда страшно раздражаюсь, когда забываю что-нибудь. Этот парень явился сюда взглянуть на наш уголь или подолбить скальные породы, или поглазеть на достопримечательности. Ну, он случайно столкнулся со мной. Не спрашивайте, как его звали; кажется, он произносил свое имя по буквам примерно так: Ш-ч-в-о-д-ж-к-х-д-ж-и-т-и-х-о Б-ж-з-о-в-ш-у-г-ш-с-к-и. Однажды он попросил меня представить его одному местному капиталисту. Малый мне нравился, и я согласился – отчасти, должен признаться, из желания посмотреть, сможет ли человек, облекающий свои слова в дикие гортанные звуки, словно идущие из недр желудка, провести одного из наших пройдох, говорящих в нос. Но вот в чем загвоздка: как я представлю кому-то человека, чье имя не в состоянии выговорить? Я взял за обыкновение упражняться в произнесении упомянутого имени, пока разъезжал по городу и окрестностям в своей коляске, – но все без толку. Наконец настал день, когда мне предстояло познакомить парня, обремененного излишними познаниями, с парнем, обремененным излишними деньгами. В то утро я проснулся с тяжелейшей ангиной, какой еще не болел ни разу в жизни. Такое ощущение, будто у меня в горле застряли две горячие вареные картофелины. Дыхательные пути из носа в трахею закрыты на ремонт, а сообщение между ртом и горлом перекрыто на семь восьмых. В скором времени, исключительно по привычке, я начал упражняться в произнесении имени ученого малого. Великий Скотт! Я выговаривал имя лучше самого владельца оного. В нем имелись хрюкающие и чихающие звуки – в частности, один слог, представляющий собой нечто среднее между хрюканьем и чиханьем, – которые, полагаю, ни прежде, ни впоследствии не удавалось правильно произнести ни одному англосаксу; но мне они давались без всякого труда, покуда у меня болело горло.
Засим Каслтон вылетел прочь из комнаты, крикнув мне напоследок с лестничной площадки, причем нарочито громким голосом, хорошо слышным всем постояльцам на моем этаже:
– Она приближается, сэр, будьте уверены, – настоящая желтая лихорадка, вырвавшаяся из карантина в Нью-Орлеане три недели назад. Поступило официальное сообщение о трех случаях заболевания в Шевенпорте и двух в Мемфисе. Ходят слухи о случае в Сент-Луисе. Боже! Но я надеюсь, милосердный Создатель не допустит, чтобы первый случай лихорадки достался какому-нибудь другому врачу, когда она благополучно достигнет Беллву.
Последнюю фразу он произнес вполголоса, уже спускаясь по лестнице.
Глава восемнадцатая
– Похоже, – продолжил Бейнбридж следующим вечером, – раз в сорок семь лет или около того в Хили-ли происходило странное природное явление, состоявшее в резком перепаде температуры воздуха и продолжавшееся в среднем около пятидесяти часов. Подобный скачок температуры имел место двадцать один раз в течение предшествующего тысячелетия и в одном случае продолжался всего тридцать часов, а в другом – целых сто двадцать. Однажды промежуток между двумя такими явлениями составил всего восемь лет без малого; но к моменту прибытия Пима и Петерса в Хили-ли ничего подобного не происходило уже восемьдесят шесть лет и несколько месяцев. По какой-то причине, догадаться о которой невозможно, в такие периоды воздушные потоки, обычно практически постоянные, вдруг резко менялись, и ветер начинал дуть в противоположном направлении, причем с ураганной силой. В результате буквально за несколько часов температура воздуха в Хили-ли падала до нуля по Фаренгейту, коли дело происходило в январе или декабре, и до минус шестидесяти – минус семидесяти в июле или августе. Почти сразу – по причине чрезвычайно высокой влажности воздуха в радиусе многих миль от центрального кратера – в Хили-ли начинался сильнейший снегопад, который продолжался несколько часов, но постепенно ослабевал с дальнейшим понижением температуры и прекращался, когда она опускалась почти до нуля.
Правительство страны, издавая надлежащие законы и поощряя старинные обычаи, делало многое для предупреждения трагических последствий подобных бурь – которые, как я уже сказал, представляли собой сочетание ураганного ветра с сильнейшим снегопадом при резком и быстром понижении температуры; и когда промежуток между ними составлял не более двадцати лет, принимаемых правительством мер оказывалось вполне достаточно для предупреждения смертельных случаев. Согласно закону страны, жилые дома строились таким образом, чтобы, по крайней мере, одна комната там отапливалась камином. Необходимость использовать огонь для обогревания возникала в Хили-ли единственно в периоды таких снежных бурь; пищу там готовили на особых печках, сделанных по большей части из золота, где в качестве топлива применялся рыбий жир или другой жир, который торговцы называли «материковым маслом» – во всяком случае, именно так переводится на английский хилитское название данного горючего вещества. Закон предписывал всем гражданам страны держать в хозяйстве готовые к использованию дрова в сундуках такого размера, чтобы два взрослых человека могли без особых усилий перенести оные в комнату с камином. Таким образом, самое худшее, что грозило семье, это в любой момент оказаться взаперти в одном хорошо отапливаемом помещении на время от тридцати до ста с лишним часов. Даже если у кого-то кончались запасы продовольствия или дров, соседи неизменно приходили на выручку.
ebooksa