– Через двадцать дней.
– И сколько тебе там платят?
Я коротко обрисовываю ему реальную ситуацию: неоплачиваемая стажировка, никаких гарантий дальнейшей работы, полная неопределенность в будущем и материальные проблемы в настоящем. Шмитт ударяет кулаком по столу:
– Я заплачу тебе две тысячи евро, а ты напишешь рассказ о своей встрече с Богом!
– Вы это серьезно?
– Я буду твоим меценатом. Тебе удобно работать у себя дома?
Стоит ли признаваться и в этом? Наверно, стоит: с первой же нашей встречи моя откровенность шла мне только на пользу.
– Я сквоттер.
Шмитт отодвигается вместе со стулом, пристально рассматривает меня и бросает взгляды вокруг, словно ищет одобрения людей, которых здесь нет.
– Тогда вот что: переселяйся-ка на месяц в Германти. В глубине моего сада есть домик, я построил его для друзей. Ты там будешь абсолютно независим, даже еду сможешь себе готовить. Я живу в большом доме, сам по себе; кроме того, мне часто приходится уезжать, так что я тебя не потревожу. А ты – меня. Но сразу предупреждаю: через месяц ты заберешь свой чек и отчалишь. Идет?
Шмитт произносит последние слова намеренно грубо, притворяясь эдаким желчным ворчуном, чтобы скрыть доброту.
Он протягивает мне раскрытую ладонь, и мы ударяем по рукам.
– Спасибо вам!
– Ты меня уже один раз благодарил, и больше повторять незачем. Собирай свои манатки, и встретимся здесь же в восемнадцать часов.
Затем он протягивает мне бумажку в пятьдесят евро:
– Держи, это тебе аванс, в счет заработка.
Я сую деньги в карман, воздержавшись от благодарности, раз уж это его нервирует, и спрашиваю:
– Вы все делаете так же?
– Как – так же?
– Решительно! Я смотрел, как вы убирали сегодня утром в редакции: вы были предельно сосредоточены, словно от этого зависела ваша жизнь.